ослушание еще более ожесточили казаков: в январе 1771 года они
взбунтовались, разбили и убили генерала Траубенберга, учредили у себя
новое, свое правительство. Генерал Фрейман, посланный из Москвы против
казаков, разбил их, вследствие чего прежнее казацкое правление было
уничтожено, начальство поручено яицкому коменданту, зачинщики бунта биты
кнутом, 140 человек сосланы в Сибирь, другие отданы в солдаты, и все
бежали.
   Порядок был по видимому восстановлен, но казаки замышляли что-то
недоброе, намекали на какое-то важное предприятие против государства,
которое по-прежнему слыло у них под именем Москвы. "То ли еще будет,-
говорили они,- так ли еще мы тряхнем Москвою!" Тайные совещания
происходили по степным уметам (постоялым дворам) и отдаленным хуторам;
кого-то поджидали, а между тем в России и за границею шла молва, что
бывший император Петр III жив.
   И вот на Яике явился человек лет тридцати, среднего роста, крепкого
сложения, с огненными и проницательными глазами: то был донской казак
Емельян Пугачев, два раза беглец, побывавший и на Ветке, в знаменитом
раскольничьем притоне; сведав о казацких волнениях на Яике, он явился туда
и стал подговаривать недовольных идти за Кубань и отдаться под
покровительство султана; в то же время по совету двоих купцов-раскольников
он объявил себя императором Петром III. Но об этом было донесено, Пугачев
схвачен, закован в кандалы и отправлен в Казань, куда привезен в январе
1773 года. Здесь были у него друзья-ходатаи, тоже раскольники; с ним
обошлись легко, скрыли дело о самозванстве, позволили ходить к знакомым в
сопровождении караульного; он подговорил этого караульного и бежал в мае
месяце.
   Все лето укрывался он по отдаленным хуторам, в сентябре опять объявил
себя Петром III; около него собралась шайка из 300 человек, с которыми он
пришел под Яицкий городок. Стала повторяться разинская история: казацкий
отряд, высланный против самозванца, перешел на его сторону; казаки,
хотевшие остаться верными правительству, были перевешаны. Не решившись
вступить в борьбу с яицким гарнизоном, Пугачев пошел к Илецкому городку,
обещая пожаловать тамошних казаков крестом и бородою, потому что они были
раскольники, реками и лугами, деньгами и запасами, свинцом и порохом и
вечною вольностию.
   Казаки последовали их примеру; киргизы обрадовались смуте и
приготовлялись безнаказанно грабить, начальникам крепостей и офицерам
оставалось погибать мученическою смертию за свою верность правительству.
   Средства самозванца быстро увеличивались: в начале октября с 3000
войска, с пушками Пугачев тронулся к Оренбургу. Башкирцы, калмыки, мордва,
чуваши, черемиса, как в смутное и разинское время, перестали повиноваться
русскому начальству; господские крестьяне явно показывали свою
приверженность к самозванцу, и все Поволжье колебалось. А между тем
государство находилось в затруднительном положении: войска были заняты в
Турции и Польше, меры против чумы и рекрутские наборы волновали чернь. 5
октября Пугачев осадил Оренбург, желая выморить его голодом; скоро он уже
считал у себя 25 000 войска; ядром этого войска были яицкие казаки и
солдаты, захваченные по крепостям; около них толпились татары, башкирцы,
калмыки, беглые крестьяне, каторжники и всякий сброд, как во времена
Болотникова и Разина.
   Пугачев почти ежедневно учил свое войско, ежедневно происходили казни,
ежедневно отправлялась церковная служба в стане, но самозванец один только
раз был в церкви. Шайки разбойников его ходили во все стороны, пьянствуя
по селениям, грабя казну и дворянское добро. Пугачев не был самовластен
среди казаков: при других они оказывали ему наружное уважение, без
посторонних обходились как с товарищем. "Улица моя тесна",- говорил
Пугачев; те, к кому привязывался он, были немедленно умерщвляемы.
   Правительство выслало против мятежников войско под начальством генерала
Кара, но, приблизясь к войскам Пугачева, Кар струсил, начал отступать,
самовольно покинул войско и под предлогом болезни ускакал в Москву.
Императрица писала: "Бог весть, чем это все кончится. Я зачинаю походить
приключениями моего века на Петра Великого; но что Бог ни даст, а, по
примеру дедушки, унывать не стану". Для поправления дела, испорченного
Каром, государыня назначила Александра Ильича Бибикова. Приехавши в
Москву, Бибиков нашел дела в дурном положении: жители были в страхе;
множество дворян съехалось в Москву из губерний, уже разоряемых Пугачевым
или угрожаемых возмущением; холопи, ими навезенные, распускали по площадям
вести о вольности, об истреблении господ. Чернь, пьянствуя и шатаясь по
улицам, с явным нетерпением ждала Пугачева, как во времена Шуйского ждала
тушинского вора. 25 декабря приехал Бибиков в Казань; он не нашел здесь ни
губернатора, ни главных чинов; большая часть дворян и купцов также бежали
в безопасные губернии.
   Приезд Бибикова оживил город; выехавшие жители стали возвращаться.
Бибиков собрал дворянство, представил ему, как выгоды сословия требуют мер
решительных, пожертвований. Дворянство положило вооружить на свой счет
войско. Бибиков для ободрения других казался веселым, довольным, а между
тем писал к жене:
   "Зло велико, преужасно! Ух, дурно!"
   В самом деле было очень дурно: общее восстание башкирцев, калмыков и
других подобных народов пресекало повсюду сообщение. Войско было
малочисленно и ненадежно, начальники покидали место и бежали, завидя
башкирца или заводского мужика с дубиной. Зима умножила затруднения;
селения были пусты, города в осаде, другие заняты пугачевскими войсками,
заводы выжжены, чернь везде волновалась и злодействовала. Войска
правительства двигались медленно, и тем быстрее распространялся бунт,
обхвативший Казанскую, Астраханскую, Нижегородскую губернии, проникнувший
в Пермскую.
   Но с февраля 1774 года дела стали принимать благоприятный оборот:
войска правительства взяли Самару, двигались к Оренбургу на выручку,
Пугачев готовился уже к побегу, а казаки думали предать его в руки
правительства и тем заслужить прощение. Бибиков писал: "Пугачев не иное
что, как чучело, которым играют воры казаки: не Пугачев важен, важно общее
негодование". Князь Голицын нанес сильное поражение Пугачеву, который стал
уже выбираться из-под Оренбурга.
   Пораженный в другой раз Голицыным, потерявши все пушки и множество
народу, Пугачев только с четырьмя заводскими мужиками успел убежать в
Уральские заводы. Михельсон взял Уфу и восстановил спокойствие в большой
части бунтовавших деревень; приближение Мансурова спасло Илецкий городок,
геройски выдержавший страшную осаду: 14 дней осажденные питались одной
глиною.