В момент вторжения Наполеона русские войска были разбросаны на пространстве
в 800 верст. Некоторые уверяют, что Барклай де Толли сначала думал о
сражении, по тут же пришлось от этой мысли отказаться: численность
наполеоновских войск, вступивших в Россию, оказалась гораздо большей, чем
предполагали в русском штабе и при дворе.

У Багратиона было в конце нюня 1812 г. шесть дивизии, а Наполеон направил
против него почти вдвое - 11 дивизии. У Барклая было 12 дивизий, а Наполеон
двинул против него около 17[6].

Первоначальный план, по свидетельству генерала графа Толя, заключался в
том, чтобы действовать наступательно, и только "непомерное превосходство
его (Наполеона. - Е. Т.) сил, сосредоточившихся на Висле между Кенигсбергом
и Варшавой, и некоторые политические обстоятельства" побудили переменить
план, "положено было вести войну оборонительную", потому что из 360 - 400
тысяч (считая уже с донским войском и гвардией), которые были в тот момент
в России, непосредственно Наполеону противопоставить можно было всего лишь,
уже считая с армией Тормасова, 220 тысяч человек[7]. Да и то эта цифра была
лишь на бумаге.

Решено было отступать. "Правда, что с таким предположением должно было
пожертвовать некоторыми нашими провинциями, но из двух неизбежных зол
надлежало избрать легчайшее, потерять на время часть, нежели навсегда
целое". Последние слова графа Толя показывают, в какой тревоге находились
двор и генералитет, выжидая в Вильне окончательного решения Наполеона.

Эта первая потеря русской государственной территории привела в смятение
ближайшее окружение Александра.

"Как? В пять дней от начала войны потерять Вильну, предаться бегству,
оставить столько городов и земель в добычу неприятелю и, при всем том,
хвастать началом кампании! Да чего же недостает еще неприятелю? Разве
только того, чтобы без всякой препоны приблизиться к обеим столицам нашим?
Боже милосердный! Горючие слезы смывают слова мои!"

Так писал государственный секретарь Шишков в первые дни войны [8]. Так
ощущали приближенные царя потерю Вильны. Уже поэтому можно было предвидеть,
как будет дальше восприниматься потеря других русских земель.

Наполеон полагал, переходя Неман, что русская действующая непосредственно
против него армия равна приблизительно 200 тысячам человек. Он ошибался. На
самом деле, если исключить южную армию (генерала Тормасова), которому
противостоял австрийский корпус Шварценберга, вот какими силами располагало
русское командование в день вторжения Наполеона: в армии Барклая (1-й
армии) было 118 тысяч человек; в армии Багратиона (2-й армии) - 35 тысяч
человек, в общем - 153 тысячи. При отступлении к Дриссе, к Бобруйску, к
Могилеву, к Смоленску в эти армии вливались гарнизоны и пополнения, и это
первоначальное число возросло бы до 181 800 человек, если бы не пришлось
выделить для охраны петербургских путей армию (генерала Витгенштейна) в 25
тысяч человек и если бы не потери в боях (7 тысяч человек). За вычетом этих
двух цифр из 181 800 получается 149 800 человек, которые должны были бы
оказаться в Смоленске 3 августа, когда, наконец, Барклай и Багратион
соединились. Но на самом деле оказалось в Смоленске всего-навсего. 113
тысяч человек, т. е. на 36 800 человек меньше, чем можно было бы ожидать.
Болезни, смертность от болезней, отставание съели эту огромную массу.
Размеры этой убыли смущают генерал-квартирмейстера Толя, и он в своих
воспоминаниях склонен даже поэтому несколько усомниться в точности
первоначальной цифры; по его мнению, в момент вторжения Наполеона обе
русские армии вместе (Багратиона и Барклая) были равны не 153 тысячам
человек, но тысяч на 15 меньше[9]. Во всяком случае огромная убыль больными
и отсталыми в русской армии не подлежит никакому сомнению. Дезертирство
литовских уроженцев из русской армии в этот период войны было, и по русским
и по французским свидетельствам, значительным.

Так или иначе, в Смоленске оказалось всего 113 тысяч человек для защиты не
Смоленска, а России.

Как обстояло дело с артиллерией?

Оборудование русской армии артиллерией было сравнительно удовлетворительно.

Реорганизация артиллерии, проводившаяся Аракчеевым (с 1806 г.), привела к
тому, что уже в 1808 г. русская армия имела в своем составе 130 рот с 1550
орудиями, а к началу войны с Наполеоном в 1812 г. - 133 роты с 1600
орудиями. Тогда же, во время войн с Наполеоном, с 1805 по 1812 г. были
введены некоторые технические усовершенствования в оборудовании лафетов,
передков и ящиков, продержавшиеся, замечу к слову, в России почти без
дальнейших изменений до 1845 г., хотя в Европе артиллерийское дело очень
быстро развивалось в это время [10]. Можно сказать, что за всю первую
половину XIX в. никогда русская артиллерия не была до такой степени близка
к французской по своей боеспособности, как именно в 1812, 1813, 1814 гг.
Это соотношение с тех пор уже не переставало изменяться в невыгодную для
России сторону, пока дело не дошло до севастопольского разгрома.

В общем русские войска к моменту перехода Наполеона через Неман были,
относительно говоря, лучше снабжены артиллерией, чем великая армия: у
русских приходилось на каждую тысячу солдат приблизительно семь орудий, а
Наполеон имел на каждую тысячу солдат не более четырех орудий. Конечно,
абсолютное число орудии при этом расчете у него все-таки было больше, чем у
русских, но это происходило оттого, что его армия в начале войны была
гораздо больше русской. А когда численность обеих армий уравновесилась (в
дни Бородина), то на стороне русской артиллерии обозначился даже некоторый
перевес. Что касается организации управления артиллерией, создания
специальных артиллерийских бригад в каждой дивизии и т. д., то все это было
заимствовано в 1806 - 1812 гг. от наполеновской армии (Наполеон завершил
свои главные преобразования в области артиллерии в 1805 г.).

Каждая русская пехотная дивизия состояла из 18 батальонов и имела в общем
10 500 человек. Каждый пехотный полк состоял из двух батальонов линейных и
одного запасного, обучавшегося в тылу. Кавалерийский полк состоял из шести