и из Москвы диктующего мир России, был бы необычайно упрочен в глазах всей
Европы. Какой это был бы мир? Если бы Александр откликнулся сразу, то
Наполеон - мы это знаем документально - намерен был требовать отторжения
Литвы, подтверждения блокады, союза с Францией. Если бы Александр
откликнулся на последующие две попытки, то Наполеон ничего бы не требовал.
"Лишь бы честь была спасена", "спасайте честь", - говорил он, отправляя в
октябре Лористона. Но царь не ответил ни на одну из трех попыток.

Вторая попытка была произведена Наполеоном, когда еще невозможно было даже
по расчету времени надеяться получить ответ от Александра: ровно через два
дня после беседы с Тутолминым. Связана эта попытка с именем Ивана
Алексеевича Яковлева, отца А. И. Герцена. Об этой попытке мы знаем из
французских источников, из первых страниц герценовского "Былого и дум" и из
полного текста письма Наполеона к Александру, отправленного через Яковлева.
Застрял в Москве этот Яковлев, богатый московский барин и оригинал,
случайно: слишком долго собирался выехать. Семья очутилась в трудном
положении, и Яковлев обратился за покровительством к маршалу Мортье. Маршал
был знаком с Яковлевым по Парижу и доложил о нем Наполеону; тот велел
Яковлеву явиться. Герцен говорит, со слов отца, об этом свидании в первой
главе "Былого и дум": "...Наполеон разбранил Ростопчина за пожар, говорил,
что это вандализм, уверял, как всегда, в своей непреодолимой любви к миру,
толковал, что его война в Англии, а не в России, хвастался тем, что
поставил караул к Воспитательному дому и к Успенскому собору, жаловался на
Александра, говорил, что он дурно окружен, что мирные расположения его (т.
е. Наполеона. - Е. Т.) не известны императору. Отец мой заметил, что
предложить мир скорее дело победителя. "Я сделал, что мог, я посылал к
Кутузову, он не вступает ни в какие переговоры и не доводит до сведения
государя моих предложений. Хотят войны, не моя вина - будет им война".

Тут надо заметить, что Яковлев что-то, очевидно, спутал, рассказывая сыну
впоследствии о свидании. Наполеон к Кутузову еще ни разу не обращался,
когда говорил с Яковлевым: посылка Лористона произошла после разговора с
Яковлевым.

Наполеон сначала было отказал Яковлеву в пропуске. Но когда Яковлев стал
настойчиво просить, "Наполеон подумал и вдруг спросил: "Возьметесь ли вы
доставить императору письмо от меня? На этом условии я велю вам дать
пропуск со всеми вашими". - "Я принял бы предложение в. в., но мне трудно
ручаться". - "Даете ли вы честное слово, что употребите все средства лично
доставить письмо?" - "Обязуюсь своею честью, государь".

Наполеон написал 20 сентября письмо Александру, и Яковлев повез его. Письмо
было доставлено Александру. Его полный текст напечатан в официальном
издании корреспонденции Наполеона [2].

Это письмо интересно и в политическом и в психологическом отношении.
Наполеон хочет и остаться в позе бесспорного, но великодушного победителя и
облегчить царю трудную задачу пойти на переговоры указанием на почти полную
невиновность его. Наполеона, в разорении половины России и гибели Москвы.
Стремление настроить царя примирительно сквозит особенно в конце письма. Но
и начало очень характерно: "Прекрасный и великолепный город Москва уже не
существует. Ростопчин сжег его. 400 поджигателей арестованы на месте
преступления. Все они объявили, что поджигали по приказу губернатора и
директора полиции; они расстреляны. Огонь, по-видимому, наконец
прекратился. Три четверти домов сгорело, одна четвертая часть осталась. Это
поведение ужасно и бесцельно. Имелось ли в виду лишить его (Наполеона - Е.
Т.) некоторых ресурсов? Но они были в погребах, до которых огонь не достиг.
Впрочем, как уничтожить один из красивейших городов целого света и создание
столетий, только чтобы достигнуть такой малой цели? Это - поведение,
которого держались от Смоленска, только обратило 600 тысяч семейств в
нищих. Пожарные трубы города Москвы были разбиты или унесены..." Наполеон
дальше указывает, что в добропорядочных столицах его не так принимали: там
оставляли администрацию, полицию, стражу, и все шло прекрасно. "Так
поступили дважды в Вене, в Берлине, в Мадриде". Он не подозревает самого
Александра в поощрении поджогов, иначе "я не писал бы вам этого письма".
Вообще "принципы, сердце, правильность идеи Александра не согласуются с
такими эксцессами, недостойными великого государя и великой нации". А между
тем, добавляет Наполеон, в Москве не забыли увезти пожарные трубы, но
оставили 150 полевых орудий, 60 тысяч новых ружей, 1600 тысяч зарядов,
оставили порох и т. д.

Любопытны последние строки, показывающие поразительное ослепление
Наполеона, полное его нежелание стать на точку зрения противника. После
всего, что он в России сделал, начиная от перехода через Неман и кончая
Москвой, он пишет:

"Я веду войну против вашего величества без враждебного чувства". Он так
"великодушен", что "одна записка от вашего величества, до или после
последнего сражения, остановила бы мой поход, и я бы даже хотел иметь
возможность пожертвовать выгодою занятия Москвы. Если ваше величество
сохраняет еще некоторый остаток прежних своих чувств по отношению ко мне,
то вы хорошо отнесетесь к этому письму. Во всяком случае, вы можете только
быть мне благодарны за отчет о том, что делается в Москве". Подписано:
"Наполеон".

Это письмо, где нет прямого предложения мира, является на деле предложением
мира.

Как на донесение Тутолмина, так и на это личное письмо Наполеона Александр
не ответил.

Тревога среди маршалов росла. До каких пор сидеть в Москве? Близились
холода. Никаких "ресурсов" в московских погребах, о чем писал Наполеон
Александру, солдаты не нашли, если понимать под "ресурсами" съестные
припасы, но зато нашли они там очень много спиртных напитков: спирта,
водки, ликеров, вин. Пьянство шло неимоверное, а хлеба было по-прежнему
очень мало, овса и сена почти вовсе не было, лошади падали в Москве
тысячами, чуть ли не больше, чем на походе. Ни фальшивые привезенные с
собой русские ассигнации, ни настоящие не помогали делу; русские крестьяне
не вступали с французами ни в какие разговоры. И, главное, дисциплина