своей усилить бывший корпус Сен-Сира и напасть превосходными силами на
графа Витгенштейна". Для Кутузова уход Наполеона из России есть счастье,
сравнительно с которым он, вероятно, считал неважным, поколотит ли попутно
Наполеон Витгенштейна, или не поколотит, а для Александра 1812 год только
тогда мог стать концом, а не началом дела, если бы сам Наполеон попал в
плен. И поэтому он кончает письмо так: "Обращая все ваше внимание на сие
столь справедливое опасение, я поминаю вам, что все несчастья, от сего
проистечь могущие, останутся на личной вашей ответственности". Этим с точки
зрения Александра несчастием, происшедшим оттого, что Наполеон ушел из
России; оказались впоследствии и весь 1813 г, более кровавый, чем 1812, и
1814. и 1815 гг., а Кутузову, и не помышлявшему об "освобождении Европы",
потому что он считал это делом самой Европы, было вовсе не нужно окружать и
ловить Наполеона Кутузов не хотел даже близкого соприкосновения с
арьергардом отступавшего французского императора. Не хотел, конечно, не из
"трусости", а вследствие ненужности новых боев с его глубоко продуманной
точки зрения. И Александр, хитрый, недоверчивый, ненавидящий Кутузова
человек, издали, из Зимнего дворца, подозревал, что Кутузов лукавит, что он
не хочет ловить Наполеона, что он хочет "портить" и "испортит" все, на что
царь так надеялся, что он хочет подвести Чичагова и Витгенштейна под удар,
под сражение с Наполеоном и не подаст им помощи в этом будущем роковом
столкновении. Он писал резкие письма, угрожал главнокомандующему личной его
ответственностью... Не помогло ничего. Когда ударил решительный час, когда
очередной акт великой всемирно-исторической драмы начал разыгрываться на
берегах Березины, Кутузов поступил именно так, как того боялся Александр,
но как он сам считал нужным и целесообразным.

Одной из иллюстраций стратегической мысли Кутузова и явилось его поведение
под Малоярославцем.



                                     2



22 октября в Тарутине, в главной квартире Кутузова, было получено в 11
часов вечера известие с примчавшимся верховым от Дохтурова, что Наполеон
идет на Малоярославец, но Кутузов медлил явиться на помощь Дохтурову, за
что его резко упрекали впоследствии некоторые военные критики, бывшие
вместе с тем участниками битвы под Малоярославцем. "Каким же образом армия
из Тарутина, где было получено положительное известие 10-го (22-го) числа в
11 часов вечера о том, что Наполеон со всей армией идет на Малоярославец,
явилась к угрожаемому пункту, долженствовавшему дать совершенно иной оборот
войне, только через 38 часов, когда нужно было перейти только 28 верст?" -
спрашивает один из очевидцев и участников боя [1]. Но Кутузов не хотел
сражений, не хотел нового Бородина, считая его ненужным и при всех условиях
вредным. Он уже в Тарутине хотел строить "золотой мост" Наполеону, не тратя
напрасно людей. Кутузов знал, что своим фланговым "параллельным маршем" он
вернее истребит живую силу противника. И ни Беннигсен при Тарутине, ни
Дохтуров у Малоярославца, ни Вильсон в его собственной ставке, ни Александр
из Петербурга - никто не мог сдвинуть его с этой позиции.

Под Малоярославцем Кутузов вел ту же тактику, как за шесть дней до того под
Тарутином. Конечно, он знал, что пустить Наполеона в Калугу нельзя - и не
потому даже, что он пойдет "южными губерниями": более чем вероятно, что
Кутузов не хуже Клаузевица и самого Наполеона понимал, что в конечном счете
едва ли французская армия могла вовсе отказаться от "подготовленной" дороги
и. от смоленских продовольственных запасов. Но, овладев Калугой и забрав
все, что там было заготовлено для русской армии, Наполеон, как уже было
нами сказано, в гораздо лучших условиях мог бы достигнуть Смоленска, и
дорога Калуга - Смоленск несравненно лучше сохранила бы французское войско,
чем дорога Москва - Смоленск.

Дохтуров по приказу Кутузова от 22 октября должен был идти к селу
Фоминскому и напасть на французский отряд, который, по показаниям
лазутчиков, был численностью в 10 тысяч человек. Но уже по пути туда
Дохтуров, как сказано выше, узнал новые поразительные вести: во-первых, в
Фоминском и около Фоминского не 10 тысяч, а громадное войско, едва ли не
вся французская армия с Наполеоном во главе; во-вторых, французы уже заняли
Боровск, т. е. город гораздо южнее Фоминского и уже по прямой дороге на
Калугу. Значит, нужно было как можно поспешней, бросив направление на
Фоминское, круто повернуть к югу и даже не на Боровск уже, а южнее Боровска
и спешить к г. Малоярославцу, который находится между Боровском и Калугой;
если провести прямую линию между Боровском и Калугой, то Малоярославец
окажется приблизительно на одной трети этой линии к югу от Боровска и в
двух с лишком третях этой линии к северу от Калуги. Ясно было, что нужно
спешить к Малоярославцу наперерез Наполеону, пока он еще туда идет из
Боровска. Но Дохтуров боялся Кутузова и послал к фельдмаршалу нарочного с
этими новыми известиями и с просьбой о дозволении идти к Малоярославцу.
Пока нарочный мчался к главнокомандующему и обратно, было упущено много
времени. Шли всю ночь с малым роздыхом, но когда в четыре часа утра 23
октября русские егеря подошли к городу, к нему уже приближалась и сейчас же
выбила егерей из предместья вся армия Наполеона. Восемь раз в этот день
Малоярославец при неумолкавшей канонаде с двух сторон переходил из рук в
руки. То русские французов, то французы русских штыковым боем выбивали из
позиций и гнали из города. Дохтуров уже еле держался, когда в два часа к
нему на помощь подошел Раевский со своим корпусом, а в четыре часа дня сам
Кутузов со всей русской армией. Кутузов обошел город и занял позицию на
дороге из Малоярославца в Калугу. Наступал вечер, французы, овладев при
восьмом штурме городом, ждали генеральной битвы. Канонада умолкла. Город
горел, оттуда неслись крики раненых, не успевших уползти от горевших зданий
и с улиц, куда валились обломки пылавших домов и церквей. Французы не могли
им помочь: город пылал так, что приблизиться к его центру и к некоторым
окраинам нельзя было никоим образом.

Всю эту страшную ночь, глядя на зарево горевшего города, слушая вопли,
оттуда несущиеся, крики французской армии и кое-где внезапно начинавшуюся и
обрывавшуюся ружейную пальбу, русская армия ждала на другой день нового
Бородина, потому что присутствие здесь, в Малоярославце и около него, всей
великой армии и самого Наполеона уже стало несомненным фактом. И вдруг рано