Давыдову 50 гусар и 80 казаков. Багратион был недоволен этой скупостью. "Я
не понимаю опасений светлейшего, - говорил он, передавая Давыдову о слишком
скромных результатах своего ходатайства, - стоит ли торговаться из-за
нескольких сотен человек, когда дело идет о том, что в случае удачи он
может лишить неприятеля подвозов, столь ему необходимых, в случае неудачи
он лишится только горсти людей. Как же быть, война ведь не для того, чтобы
целоваться... Я бы тебе дал с первого же разу 3 тысячи, ибо не люблю ощупью
дела делать, но об этом нечего и говорить; князь (Кутузов. - Е. Т.) сам
назначил силу партии; надо повиноваться" [11]. Багратион говорил это за
пять дней до смертельной раны в бою, а после его смерти Давыдову и подавно
нельзя было надеяться получить больше людей. Но, все равно, он пустился в
путь и со своими 130 гусарами и казаками, обходя великую армию в тылу
Наполеона.

Таково было очень скромное и пока совсем неприметное начало партизанской
войны, бесспорно сыгравшей свою роль в истории 1812 г., и именно во вторую
половину войны. Не только кадровые офицеры становились организаторами
партизанских отрядов. Были и такие случаи: 31 августа 1812 г. русский
арьергард стал отходить с боем из Царева-Займища, куда уже входили
французы. Под солдатом драгунского полка Ермолаем Четвертаковым была ранена
лошадь, и всадник попал в плен. В Гжатске Четвертакову удалось бежать от
конвоя, и он явился в деревню Басманы, лежавшую далеко к югу от столбовой
Смоленской дороги, по которой шла французская армия. Здесь у Четвертакова
возникает план той самой партизанской войны, который в те дни возник и у
Давыдова: Четвертаков пожелал собрать из крестьян партизанский отряд.

Отмечу интересную черту: когда еще в 1804 г. крестьянину Четвертакову
"забрили лоб", он бежал из полка, был пойман и наказан розгами. Но теперь
он не только решил сам изо всех сил бороться с неприятелем, но и побудить к
этому других. Крестьяне деревни Басманы отнеслись к нему недоверчиво, и он
нашел лишь одного приверженца. Вдвоем они пошли в другую деревню. По пути
они встретили двух французов, убили их и переоделись в их платье. Встретив
затем (уже в деревне Задково) двух французских кавалеристов, они и тех
убили и взяли их лошадей. Деревня Задково выделила в помощь Четвертакову 47
крестьян. Затем маленький отряд под предводительством Четвертакова перебил
сначала партию французских кирасир численностью в 12 человек, потом отчасти
перебил, отчасти обратил в бегство французскую полуроту численностью в 59
человек, отобрал экипажи. Эти удачи произвели громадное впечатление, и уж
теперь деревня Басманы дала Четвертакову 253 человека добровольцев.
Четвертаков, неграмотный человек, оказался прекрасным администратором,
тактиком и стратегом партизанской войны. Тревожа неприятеля внезапными
нападениями, умно и осторожно выслеживая небольшие французские партии и
молниеносными нападениями истребляя их. Четвертакову удалось отстоять от
мародерских грабежей громадную территорию вокруг Гжатска. Четвертаков
действовал беспощадно, да и ожесточение крестьян было таково, что едва ли
можно было бы их удержать. Пленных не брали, но ведь и французы
расстреливали без суда, на месте, тех партизан, которые попадали в их руки.
В деревне Семионовке крестьяне отряда Четвертакова сожгли 60 французских
мародеров. Как мы видели, французы проделывали при случае подобное же.

О Четвертакове заговорили. По первому его требованию к его маленькому (300
человек) постоянному отряду присоединилось однажды около 4 тысяч крестьян,
и Четвертаков предпринял не более и не менее как открытое нападение на
французский батальон с орудиями, и батальон отступил. 4 тысячи крестьян
после этого разошлись по домам, а Четвертаков со своим постоянным отрядом
продолжал свое дело. Только когда опасность миновала и французы ушли,
Четвертаков явился в ноябре 1812 г. в Могилев в свой полк. Генерал
Кологривов и генерал Эммануэль, произведя расследование, убедились в
замечательных достижениях Четвертакова, в огромной пользе, им принесенной.
Витгенштейн просил Барклая наградить Четвертакова. Наградой был... "знак
военного ордена" (не Георгия) [12]. Тем дело и кончилось. Для крепостного
крестьянина путь к действительным отличиям был загражден, каковы бы ни были
его подвиги.

Нужно сказать, что истинное историческое место партизан не раз подвергалось
спорам. Сначала, по горячим следам, по свежей памяти, о делах Дениса
Давыдова, Фигнера, Сеславина, Вадбольского, Кудашева и других говорилось с
восторгом. Лихость и удаль молодецких набегов маленьких партий на большие
отряды пленяли воображение. Потом наступила некоторая реакция. Генералы и
офицеры регулярных войск, герои Бородина и Малоярославца, не очень охотно
соглашались ставить на одну доску со своими товарищами этих удалых
наездников, никому не подчинявшихся, неизвестно откуда налетавших,
неизвестно куда скрывавшихся, отнимавших обозы, деливших добычу, но
неспособных выдержать настоящий открытый бой с регулярными частями
отступавшей французской армии. С другой стороны, атаман Платов и казачьи
круги настаивали, что именно казаки составляли главную силу партизанских
отрядов и что слава партизан есть в сущности слава одного только казачьего
войска. Французы очень помогли укреплению этой точки зрения: они много
говорили о страшном вреде, который принесли им казаки, и почти ничего не
говорили (или говорили с некоторым пренебрежением) о партизанах.
Справедливость требует признать, что партизаны принесли очень большую и
несомненную пользу начиная с середины сентября и кончая Березиной, т. е.
концом ноября.

Партизаны были великолепными и часто безумно смелыми разведчиками. Фигнер,
прототип толстовского Долохова, в самом деле езживал во французский лагерь
во французском мундире и проделывал это несколько раз. Сеславин в самом
деле подкрался к французскому унтер-офицеру, взвалил его к себе на седло и
привез в русскую ставку. Давыдов с партией в 200 - 300 человек
действительно наводил панику и, обращая в бегство отряды в пять раз
большие, забирал обоз, отбивал русских пленных, иногда захватывал орудия.
Крестьяне гораздо легче и проще сходились и сносились с партизанами и их
начальниками, чем с регулярными частями армии.

Преувеличения, допущенные некоторыми партизанами при описании своих
действии, вызвали между прочим и слишком уж суровую оценку со стороны
будущего декабриста князя Сергея Волконского, который и сам некоторое время
командовал в 1812 г. партизанским отрядом: "Описывая партизанские действия
своего отряда, я не буду морочить читателя, как это многие партизаны
делают, рассказами о многих небывалых стычках и опасностях; и по крайней