сотнями тысяч жизней на полях Лютцена, Бауцена, Дрездена, Кульма, Лейпцига,
Труа, Арси-сюр-Об, Линьи, Ватерлоо, новыми долгими годами разорения и
военной грозы!" - так писали о Березинской переправе германские мемуаристы
первой половины XIX в., когда еще не вымерло поколение, пережившее и
перестрадавшее наполеоновскую эпопею. Наполеону удалось уйти - и всемирное
побоище поэтому окончилось не в ноябре 1812 г., а только в июне 1815 г.,
когда Наполеон был окончательно побежден в кровавой последней своей битве
при Ватерлоо. Под Березиной стратегический талант Наполеона развернулся во
всю ширь и спас его от, казалось бы, неминуемой капитуляции. По мнению
военных историков, вполне согласных в этом с Клаузевицем, Наполеон под
Березиной не только "в полной мере спас свою честь, но даже приобрел новую
славу". И все-таки, быть может, и наполеоновского гения не хватило бы в
этих совсем отчаянных, совсем безвыходных обстоятельствах, если бы в
русском лагере царила единая воля, или, точнее, если бы воля, от которой в
русском лагере все зависело, в самом деле была направлена к тому, чтобы
окружить и взять в плен французского императора.

Обратимся к тому, что можно было бы назвать "предысторией" огромной
важности событий, разыгравшихся на берегах Березины. Еще когда Кутузов,
оставив Москву и перейдя на старую Калужскую дорогу, находился в Красной
Пахре, туда явился Александр Иванович Чернышев, флигель-адъютант и любимец
царя, и привез Кутузову план, выработанный военным окружением царя. И царь
и его советники, начиная с этого же Чернышева, составляли свой план в том
уютном царском кабинете Зимнего дворца, где Александр Павлович, собственно,
и проделал всю кампанию двенадцатого года, т. с. царь сам никаких планов не
составлял, а лишь "одобрял" планы царедворцев в эполетах. План был большой,
разработанный и "неопровержимо" вел к тому, что Наполеон при отступлении
будет окружен и взят в плен. Предполагалось, что он пойдет либо из
Смоленска через Витебск, Бочейково и село Глубокое, и тогда его необходимо
подстеречь на реке Уле, у местечка Чашников, или в другом месте берега этой
реки, где Наполеон попытался бы перейти через Улу, либо, что было гораздо
вероятнее, Наполеон предпочтет идти на Смоленск, Оршу, Борисов и Минск, где
у него были заготовлены большие запасы продовольствия, и тогда подстеречь
его должно у реки Березины, где он попытается через Борисово или иное место
перейти реку. Река Ула, текущая на север и впадающая в Двину, и река
Березина, текущая на юг и впадающая в Днепр, так близко протекают на
известном протяжении одна от другой, что со стратегической точки зрения
прохода между ними никак предполагать нельзя было.

Итак, на Уле или на Березине Наполеона должны встретить все военные силы
России, какие там имеются (на северном фланге - Витгенштейн, на южном -
Чичагов), и преградить ему возможность речной переправы; а так как с
востока на запад, к Уле или к Березине, все равно, французов будет гнать
главная русская армия Кутузова, то, следовательно, Наполеону останется
только капитулировать. Таков был этот план в главных его чертах. Были
разработаны и все подробности, и все выходило гладко и безошибочно. По
крайней мере в Зимнем дворце план оказывался великолепным.

И вот тут-то, с момента, когда Чернышев привез этот план Кутузову, и
начинает зарождаться березинская драма. Кутузов поступил в своем всегдашнем
духе: он ничего не возразил по существу и направил соответственные
распоряжения Витгенштейну и Чичагову, но он не одобрял этот план, не желал
его осуществления и не верил в его осуществление. Он слегка, деликатно
намекнул Александру насчет "трудностей" и сделал вид, будто принял план.

Однако царь очень хорошо понял натуру и отношение фельдмаршала к его
царской особе. Царь не верил ни одному слову Кутузова и пустился на
опаснейшее дело: за спиной и без ведома фельдмаршала он стал давать
указания и советы (которые, исходя от царя, получали, конечно, значение
повелений) как Витгенштейну, так и Чичагову. Получалась путаница, выходил
разнобой и двоевластие, а кроме того, если у царя были люди, шпионившие за
Кутузовым, то и у Кутузова были люди, державшие его более или менее в курсе
того, что происходит в Зимнем дворце, в ставке Витгенштейна и в ставке
Чичагова. Старый фельдмаршал все знал и учитывал, и если еще в Красной
Пахре он не желал осуществления плана Александра, то теперь, когда
наступила критическая минута, он его окончательно отвергал. И, конечно,
вовсе не личные чувства руководили Кутузовым в его поступках в березинском
деле. Это значило бы совсем не понимать Кутузова и подходить к очень
большому человеку со слишком маленьким мерилом. Нет, Вильсон был более прав
в своей оценке, чем Ермолов или Денис Давыдов, или ряд других наблюдателей
и критиков: у Кутузова была определенная политическая цель, в которой он
видел благо России, и эта цель заключалась, как уже сказано, в том, чтобы
выгнать Наполеона из России, и ни шагу далее. Уничтожение вторгнувшейся
армии было достигнуто Кутузовым, а больше ничего фельдмаршалу и не
требовалось.

После всего, что было уже сказано, незачем останавливаться на радикально
противоположной точке зрения царя. С этой царской точки зрения захватить в
плен Наполеона и низвергнуть этим его с престола было важнее всего на
свете. До царя уже доходило, как в Европе ждут именно этого решения.

В своем лондонском окружении русский посол в Англии, старый князь Воронцов,
был решительно убежден, что Наполеон лично погибнет или, по крайней мере,
попадет в плен, но ни в каком случае не окажется в Париже. "Кончилось тем,
что стали бить этого тирана до тех пор, пока не будет разрушено все его
колоссальное могущество, потому что я не вижу, как это чудовище избегнет
смерти или плена" [12], - так писал старый Воронцов сыну 4 декабря 1812 г.
Пометка на письме показывает, что письмо это дошло по назначению только 6
февраля 1813 г., т. е. когда не только Наполеон уже давно был в Париже, но
когда уже полным ходом шли грандиозные приготовления французского
императора к новой войне.

Воронцов, как и царь, не одобрял действий Кутузова. Но Кутузов лучше всех
знал, что ловить Наполеона, сидя в Зимнем дворце или в кресле перед камином
в доме русского посольства в Лондоне, гораздо легче, чем сделать это на
реке Березине. Он знал о страшных потерях русской армии, потерях и от боев,
и от холода и голода. Правда, дух русской армии был выше всяких похвал,
дисциплине подчинялись охотно, с готовностью, не из-за шпицрутенов. Все это
было так, но численность русской армии (именно после Красного, при
наступлении морозов и исчезновении фуража) стала резко уменьшаться.