своим  магазинам.  21 числа  армия  добралась  до Молодежна,  где
получены первые подводы провианта из Вильно.

Из  всего этого  следует,  что армия  нуждается в  восстановлении
дисциплины,  кавалерии  и  артиллерии...  прежде всего  ей  нужен
покой.

Лошадей в кавалерии так  мало, что признано необходимым соединить
всех  офицеров,  имеющих  лошадей,  в четыре  эскадрона,  по  сто
пятьдесят человек в каждом; генералы занимают должность офицеров,
а  полковники   унтер-офицеров.  Этот   священный  эскадрон,  под
командой  генерала  Груши и  начальством короля  неаполитанского,
следил непрерывно за императором.

Его величество  никогда не  чувствовал себя в  таком превосходном
здоровье".

Весьма многие  упрекали Наполеона  за последнюю фразу,  находя ее
оскорбительной  для семейств,  которых этот бюллетень  погружал в
отчаяние и одевал в траур.

Не должен  ли он был утешить Францию  хотя тем известием, что она
может еще  надеяться на  него самого, и  можно ли было  скрыть от
Европы  бедственное положение  французской  армии, ее  бегство из
России? Разбитый,  преследуемый, без  средств, в стране,  где все
вставало  на   защиту  родины,  Наполеон  все   еще  был  великим
полководцем. "В  самом опасном  положении, - говорил  Бутурлин, -
этот  великий  полководец  не  изменил своей  славе.  Не  уступая
очевидной  опасности,  он  взирал  на  нее очами  гения  и  нашел
средства там, где генерал, менее искусный и менее решительный, не
подозревал бы даже их возможности".

Холод стал нестерпимым. "Руки  наши примерзали к рукояткам; слезы
леденели  на щеках", -  говорит один  очевидец. "Все мы,  - пишет
известный  доктор  Ларре,  -   находились  в  таком  истощении  и
бесчувствии, что  едва могли узнавать друг  друга... глаза и сила
так ослабели, что трудно было глядеть и сохранять равновесие".

Должен  ли был  Наполеон оставаться  среди развалин  своей армии?
Разумеется, нет.  Через два дня после  этого последнего бюллетеня
он созвал  всех маршалов  и сказал им:  "Я вас оставляю  и еду за
тремястами тысяч  воинов. Нужна  вторая кампания, когда  в первую
война не кончена".

В  тот  же  день,  23  ноября,  отправился он  в  Париж,  оставив
неаполитанскому королю  главное начальство над армией.  Он ехал в
санях  под именем  герцога  Виценского, который  его сопровождал.
Проезжая  через  Вильно,  он   совещался  с  герцогом  Бассано  в
продолжение  нескольких  часов;  в  Варшаве  осмотрел  укрепления
Праги. 2  декабря ночью  прибыл он в Дрезден  и имел конференцию,
очень  долго   продолжавшуюся,  с  королем  саксонским,  которого
почитал  верным  своим  союзником,  и в  тот  же  день выехал  из
Дрездена в свою столицу. 6 декабря он был уже в Париже.



                             ГЛАВА XL

[Наполеон принимает поздравление в  Париже.  Набор трехсот  тысяч
войска.  Мюрат   оставляет   армию.   Открытие   Законодательного
    корпуса.]

Москва уничтожила все надежды Наполеона. Занимая Москву и впустив
в  нее  своих  орлов, он  воображал,  что  непременно найдет  там
прочный и выгодный мир,  конец своих военных походов, утверждение
своей силы и могущества. Желая оправдать необдуманное предприятие
и  вторжение в  русские  пределы, Наполеон  старался впоследствии
разными причинами объяснить цель  столь дальнего и неудачного для
него похода;  но всяк  сам вполне оценит  всю неосновательность и
шаткость этих  причин. "Для  общего дела Европы, -  говорил он, -
эта война  должна была служить окончанием  случайностей и началом
общего  благоденствия. Открылся  бы  новый горизонт,  начались бы
новые работы для общей  пользы. Будучи обеспечен на всех пунктах,
я созвал  бы свой конгресс и сам  составил бы священный союз: эти
идеи принадлежат мне. В собрании всех владетельных особ Европы мы
занялись бы устройством дел по-домашнему, по-семейному. Я призван
был примирить новый порядок  вещей со старым и пожертвовал бы для
этого даже своей народностью".

Ясно,  что  Наполеон  говорил   все  это  для  оправдания  своего
необдуманного  и  несправедливого  предприятия.  Само  Провидение
положило  предел успехам  Наполеона и  не допустило  его заменить
прежний  порядок  вещей  новым,  то  есть  порядок  беспорядками,
смутами и последствиями революции.

"Люди,  писавшие историю  или  размышлявшие о  ней, -  говорит де
Местр, - удивляются  тайной силе, которая управляет человеческими
предначертаниями".

Притом  же  и  сама  мысль,  высказанная  Наполеоном,  совершенно
неверна и  несправедлива. Он говорит, что  хотел примирить старый
порядок вещей с новым; но это было невозможно и неудобоисполнимо.
Под личиной  согласия, предписанного  обстоятельствами, прежний и
новый  порядок непременно  сохранили бы  свою коренную  разницу и
непобедимую антипатию; их примирение могло быть только наружное и
временное.  Стараясь слить,  примирить их,  Наполеон предпринимал
дело  вредное, невозможное,  которое  могло только  повредить его
народности  в глазах всех  здравомыслящих людей,  в чем и  сам он
откровенно сознается.