глупая, как и Гульфем. Белое, сладкое, как халва, тело так и стонало без
мужских объятий.
   - Слышала о Гульфем, Кината?
   - О боже! -  всплеснула  та  руками.  -  Моя  султанша,  эта  лахудра
вознамерилась заменить вас не только  в  султановой  постели,  но  и  на
троне! Слыхано ли такое? Похваляется, что падишах будет держать ее возле
себя, пока она не принесет ему наследника,  наплодит  сыновей,  как  вы,
ваше величество! А эта толстозадая ведь бесплодна, как  трухлявый  пень.
Все это  знают,  знает  и  она,  теперь  молится  аллаху,  чтобы  послал
плодовитость ее холодному лону, хочет строить мечеть,  -  а  не  поможет
ведь никто, ничто и никогда. Пусть бы даже вышла за врата Баб и-Хумаюн и
припала к ногам бесстыжего деда Химет-деде, что сидит там под чинарой  и
проделывает мерзкие вещи со всеми стамбульскими девками,  которые  хотят
понести.
   - Счастье, когда  женщина  во  всем  остается  женщиной,  правда  же,
Кината?
   - О боже!
   - Ты такая же настоящая женщина, Кината, как  и  я,  не  то  что  эта
ленивая Гульфем. Правда же?
   - О боже, ваше величество!..
   - А ты, Кината, хотела бы попасть на священное ложе?
   - Я? О боже! Моя султанша! Кто же в гареме не хотел бы? Но как,  как?
Об этом даже страшно и подумать...
   - А если я подумаю за тебя?
   - Вы? О боже!
   - Купишь это право.
   - Куплю? У кого?
   - У Гульфем.
   - У Гульфем? Как? За что?
   - За деньги. Она нуждается теперь в больших деньгах, а их у нее  пока
нет, да и вряд ли будут. Нужно помочь ей. А она пусть  поможет  тебе.  Я
дам тебе денег, а ты предложи их Гульфем за право пойти к султану.
   - О боже! Моя султанша!
   Кината  упала  у  постели,  схватила  руку  Роксоланы,  целовала  ее,
обливала слезами растроганности и радости.
   - Встань и отпусти мою руку, если не хочешь ее оторвать. Видишь,  как
я слаба. Возьми вон там кожаный мешочек с дукатами. Хватит тебе откупить
у Гульфем не одну ночь.
   - А султан? Ваше величество, что скажет султан?
   - Это уже зависит от тебя.
   - О боже!
   Когда в одну из  ночей  молчаливый  кизляр-ага  впустил  в  султанову
ложницу белотелую Кинату, Сулейман чуть не бросился на одалиску с ножом.
   - Как ты сюда попала? - хмуро спросил он, отступая от нее в  темноту,
словно бы и впрямь остерегался сам себя.
   Кината упала на ковер.
   - Мой султан, я умолила Гульфем уступить мне эту радость.
   - Как ты сюда попала, спрашиваю?
   - Я купила эту ночь у Гульфем.
   - Купила? - Султан хлопнул в ладоши, кизляр-ага возник в ложнице, как
дух. - Повтори, что ты сказала, - велел Сулейман Кинате.
   - Я купила эту ночь у Гульфем.
   - Слышал? -  поднял  глаза  султан  на  боснийца.  -  Твоего  султана
продают, как мешок шерсти. Как поступают с теми, кто продает султана?
   Он отвернулся,  и  кизляр-ага  мигом  выпроводил  из  ложницы  глупую
одалиску. "Счастье твое, что его  величество  не  вспомнил  о  тех,  кто
покупает", - процедил он сквозь зубы, толкая Кинату перед собой в сумрак
длиннющего коридора.
   А от Гульфем не осталось ничего, только отчаянный вскрик посреди ночи
в недрах гарема, но слишком бездонны  те  недра,  чтобы  этот  крик  мог
вырваться наружу! Может, и угрожала несчастная одалиска, может, звала на
помощь всемогущего султана, никто не слыхал, а евнухи, зашивавшие  ее  в
кожаный мешок и тащившие через сады гарема к Босфору, были глухи,  немы,
слепы, ибо наделены были только единственным даром - послушанием.
   Роксолане весть о смерти Гульфем принесла Кината. Упала у ее ложа, ее
трясло от рыданий.
   - О боже, боже! Убили! Ее убили, о боже мой!
   Долго не  могла  добиться  от  нее  Роксолана,  кого  убили,  хотя  и
догадывалась, а когда услышала, то сказала:
   - Видит бог, я не хотела ее смерти.
   - И я ведь не хотела, о боже!
   - Да и кто хотел? - сказала Роксолана и тоже заплакала.
   Они долго плакали обе, пожалуй, не так о неразумной  Гульфем,  как  о
своей несчастной судьбе, ибо кто же в гареме мог быть счастливым?  Потом
Кината сквозь всхлипывания проговорила горько:
   - Это ведь и меня... о боже... ваше величество... они и меня...
   - Не бойся, тебя не тронут.
   - О боже, ваше величество, защитите меня, не дайте!
   - Говорю, не бойся. Оставайся у меня. Спать будешь здесь. Никто  тебя
не тронет.
   - Посмею ли я, о боже? Вы ведь так больны.
   - Я уже здорова. Уже встаю. Не веришь? Вот смотри!
   Она встала с ложа, прошлась по большому своему покою,  мягко  ступала
по пушистым  коврам,  прислушивалась  к  тихому  дыханию  своего  самого
меньшего  сыночка,  к  тихому  журчанию  воды   в   мраморном   фонтане,
радовалась, что она живет, что здоровье возвращается к  ней,  без  конца
повторяла чьи-то стихи:

   Будь львом или ослом,
   Орлом или вороной,
   Конец у всех один -
   Земли холодной лоно,
   Растянешься пластом
   И не стряхнешь с себя
   Ни крысы, ни змеи, ни тли,
   Ни скорпиона.

   Пусть умирает, кто хочет, а она будет жить.
   Она хлопнула в ладоши.
   - Одеваться! - крикнула Нур, которая появилась в покое. -  Одеваться!