исследование языка или стиля каждой суры. Мохаммед не мог говорить одним
и тем же языком в начале и в конце своей пророческой деятельности: в дни
унижений и преследований в дни торжества и власти,  в  дни  деятельности
среди маленькой общины и в дни распространения ислама по всей Аравии,  в
дни перевеса религиозных стремлений и в дни перевеса целей политических,
в родной Мекке и в чужой Медине; он не  мог  говорить  одним  и  тем  же
языком в дни молодости и старости. Основываясь на таких  соображениях  и
на некоторых исторических намеках, раскиданных по сурам, ученым  удалось
открыть, что короткие, пылкие и энергичные  суры,  помещенные  Зейдом  в
конце К., относятся к наиболее раннему, меккскому периоду жизни пророка,
а длинные сухие суры, помещенные Зейдом в начале сборника - к мединскому
периоду, к концу  жизни  пророка.  Но  это  еще  не  значит,  что  можно
расположить весь К. в хронологическом порядке: некоторые  суры  состоят,
по-видимому, из смешанных стихов меккских  и  мединских.  Самый  принцип
исследования  сур  дает,  притом,  волю  субъективизму   исследователей,
заключения которых далеко не одинаковы. Шпренгер думает, что мы  никогда
не выйдем из области гипотезы; Дози находит, что не  пора  еще  издавать
К., расположенный хронологически, как это сделал Родуэлл  (Rodwell,  Л.,
1861). Эстетическая оценка К. В К. 114 сур;  они  делятся  на  стихи,  и
каждый стих назыв. "айет", т. е. чудо. По мнению верующих мусульмане  К.
не сотворен во времени: он существовал  в  своем  нынешнем  виде  прежде
веков, и потому К. есть самая совершенная книга как по содержанию, так и
по  форме.  Европейцы  все   без   исключения   признают   беспорядочное
расположение сур крайне скучным, но относительно стиля Мохаммеда  мнения
их различны. Ренан находит, что К.  был  стадией  прогресса  в  развитии
арабской литературы, так как он знаменует собой переход от стихотворного
стиля к прозе, от поэзии - к  простой  речи.  Нельдеке  напоминает,  что
многие образы, нам мало говорящие, были очень живыми для арабов  (напр.,
притча о дожде в  пустыне).  Становясь,  однако,  на  европейскую  точку
зрения, и Ренан, и Нельдеке,  и  большинство  других  исследователей  (в
противоположность Бартелеми и Седильо) дают К. нелестную  оценку.  Ренан
заявляет, что долго читать К. - вещь невыносимая, а  Дози  находит,  что
между древними арабскими произведениями он  не  знает  ни  одного  столь
безвкусного, столь неоригинального, столь растянутого и скучного, как К.
Наилучшей частью считаются рассказы, но и они  слабы.  Вообще,  арабы  -
мастера рассказывать: сборники доисламских их  произведений  читаются  с
большим  интересом;  Мохаммедовы  же  сказания  о  пророках   (вдобавок,
заимствованные из  Библии  и  Талмуда)  кажутся  сухими  и  холодными  в
сравнении с каким-нибудь чисто арабским рассказом  или  с  ветхозаветным
оригиналом. Недаром мекканцы предпочитали  слушать  повествования  Надра
ибн-Хариса  об  индийских  и  персидских   героях,   чем   повествования
Мохаммеда. Мотезилиты брались составить книгу лучшую, чем К. Обыкновенно
делят стиль К. по периодам.  Вейль  замечает,  что  последние  суры  К.,
относящиеся к первому периоду деятельности Мохаммеда, написаны  складом,
близким к складу еврейских поэтов и составителей притч, тогда как первая
по месту половина К.  -  мерная  проза,  напоминающая  способ  изложения
израильских пророков в  те  минуты,  когда  их  тон  наименее  возвышен.
Нельдеке этим не довольствуется и  насчитывает  в  творчестве  Мохаммеда
целых четыре периода: три мекканских и мединский. В  начале  пророческой
деятельности  Мохаммед  произносил  откровения,  которые  дышали   диким
могуществом страсти, сильным, хоть и не  богатым  воображением;  за  эти
суры он получил от врагов прозвище "бесноватого"; описание неба  и  ада,
картины Божия величия, бывают у  него  прямо  поэтичны;  в  с.  ХСIII  -
трогательная простота. В сурах второго периода воображение слабеет;  пыл
и одушевление еще есть, но  тон  становится  все  прозаичнее;  краткость
исчезает; существование Бога не только проповедуется, но и  доказывается
сравнениями из  природы;  упреки  врагов  не  просто  отрицаются,  но  и
опровергаются доказательствами, очень слабыми и запутанными; встречаются
длинные повествования о прежних пророках. К  этому  периоду  или,  может
быть, к концу первого, относится "Фатихе"  или  вступительная  сура  К.,
которая играет у мусульман роль нашего "Отче наш". Вот ее содержание: Во
имя  Господа  Милосердого,  Милостивого!  "Хвала  Богу,  Господу  миров,
милосердому, милостивому, владыке дня суда! Воистину Тебе мы поклоняемся
и у Тебя просим защиты. Наставь нас на путь правый, на путь тех, к  кому
Ты был милостив, на кого нет гнева, и кто  не  заблуждается"  (считается
душеполезным делом - читать Фатихе как можно больше  раз  подряд).  Суры
третьего периода - почти исключительно прозаические; их всего  больше  в
К.; откровения здесь чрезвычайно растянуты, отдельные стихи длиннее, чем
в сурах прежних;  изредка  блеснет  поэтическая  искра,  но  вообще  тон
ораторский; эти поучительные суры для нас очень скучны, но известно, что
в деле распространения ислама главную  роль  сыграли  именно  они.  Суры
четвертого  периода,  или  мединские  для  нас  ясны  и  в  историческом
отношении, потому что этот период  жизни  пророка  наиболее  известен  в
подробностях; каждая сура или прямо указывает  на  известный  факт,  или
содержит ясный намек; по стилю они близки к  последним  мекканским;  это
чистейшая  проза,  с  риторическими   украшениями:   встречается   много
восклицаний, направленных против "притворяющихся" и  "сомневающихся",  а
также против иудеев; есть суры чисто  законодательные,  указывающие  чин
совершения обрядов  или  заключающие  в  себе  гражданские  и  уголовные
постановления. Оценка. К. со стороны формы. Мохаммед любил облекать свои
откровения в форму рифмованной прозы, какой составлены малорусские  думы
кобзарей и великорусские прибаутки раешников. В более древних сурах  это
ему удавалось, но затем рифма стада ему даваться с большим  трудом  и  у
него стало обнаруживаться рабство перед рифмой, перед  формой,  в  ущерб
смыслу. Он начал повторяться, искажать слова. В с. 65 говорится  о  двух
райских садах; почему? потому что окончание  двойственного  числа  "ани"
совпадает с рифмой, господствующей в этой суре. В с. XCV, 2  гора  Синай
наз. "Синин" вместо обычного "Сина" (срв. XXIII, 20); в с.  XXXVII,  130
Илия наз. "ильясин" вместо обычного "ильяс" (см. VI, 85;  XXXVII,  123);
все это - ради рифмы  (см.  кроме  вышеназванных  соч.  J.  de  Nauphal,
"Legislation  musulmane;  filiation   et   divorce",   СПб.,   1893,   в
заключении). Самый язык К. не  чист,  хотя  Мохаммед  объявлял,  что  К.
составлен на чистейшем арабском языке (XVI, 106; XXVI, 195): есть  много
слов сирийских, еврейских, даже эфиопских и греческих, и Мохаммед  часто
употребляет их неправильно (см.  Fraenkel,  "De  vocabulis  in  antiquis
Arabum carminibus et in Corano peregrinis", Лейд., 1883, и Dvorak,  "Zar
Frage uber die Fremdworter im К.", Мюнх., 1884). Шпренгер подмечает, что
Мохаммед употребляет чужие или новые  термины  с  целью  щегольнуть  или
придать речи больше важности и таинственности;  впрочем,  то  же  делали
современные ему поэтыязычники. Грамматика К. не всегда правильна, и если