в 57500 р. в с поступившим от Н. запасом книг на 320000 р. по  продажной
цене. Ежегодный доход компании превышали. 40000 р., достигая в иные годы
80000 р.; после закрытия компании в 1791 г., не смотря на обширный  сбыт
изданных ею книг, их оставалось еще без малого на 700000 р.,  не  считая
16856 книг  сожженных  (как  зловредные),  и  7158  книг,  переданных  в
университет и заиконоспасскую акд. С целью удешевления книг Н. вступил в
сношения  со  всеми  существовавшими  тогда  книжными  лавками,  заводил
комиссионеров, отпускал книгопродавцам  на  льготных  условиях  товар  в
кредит, иногда десятками тысяч экземпляров, устраивал  книжную  торговлю
не только в провинциальных городах, но даже и в деревнях. В Москве,  где
до тех пор существовали только две книжных лавки, с оборотом в 10000 р.,
при Н. и под его влиянием число их возросло до 20, и книг продавали  они
ежегодно тысяч на двести. Он же учредил в Москве первую  библиотеку  для
чтения. В  обществе,  где  даже  звание  писателя  считалось  постыдным,
надобно было иметь не малую долю решимости, чтобы стать типографщиком  и
книжным  торговцем  и  видеть  в  этих  занятиях   свое   патриотическое
призвание. Люди близкие к тому времени и к самому Н. утверждали, что  он
не распространил, а создал у нас любовь  к  наукам  и  охоту  к  чтению.
Сквозь  вызванную  им  усиленную   работу   переводчиков,   сочинителей,
типографий, книжных лавок, книг,  журналов  и  возбужденные  ими  толки,
стало, по замечанию  В.  О.  Ключевского,  пробиваться  то,  с  чем  еще
незнакомо  было  русское  просвещенное  общество:  общественное  мнение.
Наряду    с    книгоиздательскими     предприятиями     Н.     шла     и
педагогическо-благотворительная  деятельность  его   кружка.   Последняя
достигла наибольшего развития в голодный 1787 г.,  когда  Н.  в  широких
размерах  оказывал  помощь  голодающим.  Средства   к   этому   доставил
гвардейский офицер  Григорий  Максимович  Походяшин,  сын  верхотурского
ямщика и уральского горнозаводчика, который отдал в распоряжение Н.  все
свое громадное состояние и, умирая в бедности, услаждал  свои  последние
минуты тем, что с  умилением  смотрел  на  портрет  Н.,  указавшего  ему
истинный путь жизни. Стремясь и умея  соединять  людей  для  совместного
труда, И. пробудил  самостоятельность  русского  общества.  В  этом  был
источник его успеха; но в этом же, по условиям времени, была  и  причина
его гибели. Деятельность Н.  была  в  полном  расцвете,  когда  над  ним
собиралась уже гроза. Прежде всего заявила к нему претензию (в 1784  г.)
комиссия  народных  училищ  за  перепечатку  некоторых   учебников,   ею
изданных. Н. делал это по  распоряжению  московского  главнокомандующего
Чернышева и не для прибыли, а для того, чтобы в продажи было  достаточно
учебных книг по дешевой цене;  но  Чернышев  тем  временем  умер,  и  Н.
пришлось выдать комиссии вознаграждение. Напечатанная  Н.  "ругательная"
история  Иезуитов,   которым   покровительствовала   императрица,   была
запрещена. В 1785  г.  было  повелено  составить  изданиям  Н.  опись  и
передать их на рассмотрение московского apxиеп. Платона, который  должен
был также испытать в вере самого Н. В своем  донесении  (янв.  1786  г.)
apxиеп. Платон разделил издания Н. на три разряда: одни он считал весьма
полезными при бедности нашей литературы; других, мистических, он, по его
словам, не понимал; третьи,  составленные  франц.  энциклопедистами,  он
считал зловредными. О вере Н. Платон писал: "молю всещедрого Бога, чтобы
во всем мире был христиане таковые, как Н. В марте 1786 г. Н. была вновь
разрешена торговля книгами, но часть их была опечатана. Отзыв Платона не
рассеял  недоверия  Екатерины  к  Н.  Еще  задолго  до  истечения  срока
контракта Н. на аренду университетской типографии  императрица  не  один
раз повторяла распоряжение, чтобы  типографию  больше  Н.  не  отдавать.
Потеря  университетской   типографии   (1789)   была   для   Н.   весьма
чувствительна, хотя в распоряжении его и остались типографии компании. В
1790 г.  в  Москву  назначен  был  главнокомандующим  кн.  Прозоровский,
человек   невежественный,   подозрительный,   жестокий,    выдвигавшийся
угодничеством. Он посылал на Н. доносы, вызвавшие отправление  в  Москву
гр. Безбородко для производства негласного дознания;  но  Безбородко  не
нашел никаких поводов к преследованию  Н.  В  1791  г.  Н.  должен  был,
однако, прекратить существование типографической компании. В апреле 1792
г. Прозоровскому послан был указ расследовать,  не  печатает  ли  Н.,  в
противность закону,  книг  церковной  печати.  Прозоровский  послал  для
ареста Н., который серьезно больной жил в Авдотьине, гусарскую  команду,
так перепугавшую детей Н. что они всю жизнь после того страдали нервными
припадками. Не находя доказательств против  Н.,  Прозоровский  просил  о
присылке  знаменитого   следователя   того   времени,   Шешковского,   и
представлял о неудобствах передачи дела Н. обыкновенному  суду.  Еще  до
окончания следствия императрица указом от 10 мая 1792 г. повелела  тайно
перевезти Н. в Шлиссельбургскую крепость, где новые  допросы  делал  ему
Шешковский. Наконец, 1 августа 1792  г.  императрица  подписала  указ  о
заключении Н. в Шлиссельбургскую крепость на 16 лет. В указе говорилось,
что и это решение было смягчением "нещадной"  казни  (т.  е.  смертной),
которой  он  подлежал  бы  по  силе  законов  за  свои  "обнаруженные  и
собственно им  признанные  преступления",  "хотя  он  и  не  открыл  еще
сокровенных своих замыслов". Из  напеч.  во  II  т.  "Сборника  Историч.
Общества" вопросных пунктов, какие поставлены были  Н.,  и  его  ответов
видно, что Н. обвинялся в "гнусном  расколе",  в  корыстных  обманах,  в
деятельности масонской (что не было запрещено ни раньше,  ни  после),  в
сношениях с  герц.  брауншвейгским  и  др.  иностранцами  (сношения  эти
касались исключительно масонства и никакого  политического  значения  не
имели), в сношениях с вел. кн. Павлом  Петровичем  (сношения  масонов  с
великим князем ограничились поднесением ему нескольких книг, который  он
сам пожелал иметь). Все эти обвинения  указ  1  августа  относить  не  к
одному Н., а ко всем его соучастникаммасонам; пострадал же  один  только
Н. хотя он даже не считался главою московских масонов. Собственно против
одного Н. выставлено было обвинение в нарушении  данной  им  в  1786  г.
подписки не торговать книгами, признанными зловредными;  но  в  этом  не
было "государственного"  преступления,  да  и  не  менее  виноваты  были
книгопродавцы, знавшие, что берут у Н. запрещенные книги и даже сами  их
у него выпрашивали. Даже кн. Прозоровский был поражен исходом  дела  Н.:
"я не понимаю конца сего дела, - писал  он  Шешковскому:  как  ближайшие
сообщники, если он преступник,  то  и  те  преступники".  Еще  Карамзин,
выразивший сочувствие к судьбе Н. в своей оде к Милости,  искал  причины
осуждения Н. не в официально  выставленных  против  него  обвинениях  и,
между прочим, на первом месте  поставил  раздачу  Н.  хлеба  голодающим,
которая казалась подозрительной, так как не знали источника  затраченных
им при этом средств. Всего вероятнее, что  Н.  пострадал  за  всю  свою,
слишком,   по   тогдашним   понятиям,    самостоятельную    общественную
деятельность. Четыре с  половиною  года  провел  Н.  в  крепости,  терпя