среда, сословие, общество, родня и т.д. также многое  обусловливают  при
воспитании ребенка  и  стесняют  произвол  воспитателя  и  школы.  Таким
образом воспитание человека оказывается делом очень  сложным,  зависящим
от многих условий,  и  очень  часто  несправедливо  обвиняют  школу  или
воспитателей в том, в  чем  они  вовсе  не  виноваты.  Если  принять  во
внимание все  вышеизложенные  условия,  то  окажется,  что  кратко  и  в
нескольких словах невозможно определить цель воспитания, как это  делают
многие  из  писателей-педагогов.  Идеал  воспитания  должен  быть  точно
определен со многих  разнообразных  сторон.  Во  1-х,  следует  отделить
физическое воспитание от душевного и  составить  себе  ясное  понятие  о
нормально  развитом  человеке,  которого  можно  поставить  идеалом  для
физического  воспитания  ребенка.  При  этом  главными  вспомогательными
науками для педагога являются физиология  и  гигиена.  Во  2-х,  следует
определить нравственный идеал, до  которого  воспитание  должно  довести
ребенка. Наконец, в 3-х  должен  быть  определен  умственный  идеал,  до
которого следует довести ребенка. Это есть наименее определенный  идеал,
и он больше других  зависит  от  этнографических,  социальных  и  других
условий.  Интересующиеся  этим  вопросом  могут  найти  более  подробные
указания в предисловии  к  сочинению  К.  Д.  Ушинского:  "Человек,  как
предмет воспитания". В этом предисловии ясно указывается, что вопросы  о
воспитании не могут быть  решаемы,  как  часто  думают,  основываясь  на
житейских соображениях и без предварительной подготовки; для того, чтобы
решать  их  с  пользой  для  молодого  поколения,   необходимо   изучить
педагогику и науки, на которых она основывается, т.е. этику,  физиологию
и психологию.
   Сент-Илер.
   Восприятие  (чувственное).   Это   слово   (perceptio,   Wahrnehmung)
употреблялось  различными  философами  в  разном  смысле.  Так,  Лейбниц
понимал под В. смутное  мышление,  или  мышление  на  низшей  зачаточной
степени  развития.  Давид  Юм  употребляет  слово  В.  (perception)  как
равнозначущее с словом  ощущение  (sensation);  по  Канту  В.  предметов
обусловлено  действием  рассудка,  связывающего  определенным   способом
разнообразный извне данный материал ощущений. Этот  последний  взгляд  в
тех  или  других  видоизменениях  сделался  господствующим  в   новейшей
психологии и гносеологии, которая под В. разумеет  собственно  узнавание
того, что дано в  ощущении.  В  этом  узнавании  следует  различать  три
степени. Вопервых, при всяком данном ощущении вспоминаются прежние такие
же ощущения, и чрез это настоящее ощущение узнается  или  различается  в
своем определенном чувственном качестве, так напр., в данном  зрительном
ощущении  я  узнаю  или  различаю   оранжевый   цвет.   Это   есть   акт
(сравнительно) простого В. Во-вторых, ощущая и узнавая  при  этом  кроме
оранжевого цвета еще другие чувственные качества, напр. особый  запах  и
круглую фигуру, и вспоминая прежние случаи такой же связи и дополняя  ее
представлением  о  других  чувственных  качествах,   не   воспринимаемых
действительно в данном случае, но воспринимавшихся прежде  в  постоянной
связи с данными, как  то:  шероховатость,  известная  структура,  особый
вкус, - мы узнаем определенный предмет, именно апельсин. Но чтобы  этому
акту  сложного  В.  сообщить   полноту   объективной   действительности,
необходимо ввести его в общий  состав  нашего  опыта,  что  и  делается,
в-третьих, когда мы вспоминаем в данном случае, что  этот  апельсин  был
положен  нами  на  стол  вчера   вечером   при   таких-то   и   таких-то
обстоятельствах.  Только  чрез  этот  акт  заключительного   В.   данное
чувственное явление принимается нами как  истинное  (wird  wahrgenommen,
т.е. als wahr genommen, откуда и Wahrnehmung),  а  без  него  не  только
отдельное впечатление, напр. цвет, но и целый образ отдельного  предмета
может  оказаться  лишь  субъективной  иллюзией  или  галлюцинацией.   Из
сказанного ясно, что В. на всех трех  степенях  своих  основано  главным
образом на деятельности воспоминания. Те случаи, когда (как, напр.,  при
внезапном пробуждении или при возвращении зрения у слепого)  субъект  не
может сразу узнать окружающей его действительности, наглядно показывают,
что В. есть сложный  и  постепенный  процесс,  хотя  обыкновенно  мы  не
сознаем раздельно его моментов.
   Вл. Соловьев.
   Вотчина - термин древнерусского гражданского  права  для  обозначения
земельного имущества с правами полной частной собственности на  него.  В
Московском  царстве  В.  противополагается  поместью,   как   земельному
имуществу с правами условного,  временного  и  личного  владения.  Такое
вполне определенное значение термин В.  сохраняет  в  русском  праве  до
начала XVIII века,  когда  петровское  законодательство,  введя  впервые
термин  "недвижимое  имение",  смешало  поместье  и  вотчину  под  одним
наименованием "недвижимое имение  вотчина".  По  своему  грамматическому
происхождению термин В. означает все, доставшееся от отца  сыну  ("купля
отца моего - моя отчина", 1373) и может поглощать собой понятия "дедина"
и  "прадедина".  Теряя   частноправовой   характер,   В.   в   княжеском
словоупотреблении возвышается до термина государственного  права,  когда
ею хотят означить территорию  известного  удела  или  отвлеченное  право
какого-либо князя владеть какою-нибудь областью: так московские князья и
цари называют своею вотчиною Новгород  Великий  и  Киев.  Следы  частной
земельной  собственности  становятся  очевидными  у  нас  в  XII  в.   и
намечаются, кажется, еще  в  XI  в.  В  начальном  летописном  своде  по
Лаврентьевскому списку есть следующее место под 6694  г.:  "Олег  повеле
зажещи  Суждаль  город,  токмо  остася  двор   манастырский   Печорского
монастыря и церквы, яже тамо есть святого Дмитрия, юже бе далъ Ефрем и с
селы".  Вотчинное  землевладение  -  древнейшая  форма,  сравнительно  с
землевладением   поместным.   Объем    прав    древнейшего    вотчинника
представляется чрезвычайно обширным; в своей вотчине он  был  почти  тем
же, чем князь был в своем княжении, - был не только собственником земли,
но и лицом, имевшим административную и судебную власть  над  населением,
жившим на его земле; такой вотчинник  сам  подсуден  был  только  князю.
Однако население (крестьянское), жившее на его  земле,  отнюдь  не  было
крепостным, а вполне свободным, имевшим право переходить с земли  одного
вотчинника на землю другого. Такое понятие о вотчиннике древнейшей  Руси
мы получаем из жалованных грамот на вотчины, которых за XV  и  XVI  века
дошло до нас достаточно. Эти грамоты рисуют не новый  порядок  вещей,  а
служат отголоском старины,  начинающей  исчезать  в  Московском  великом
княжении, где указанный объем вотчинных прав  значительно  суживается  и
право собственности на землю сопровождается судебной и  административной
властью вотчинника лишь как исключение, да и то с отнятием  душегубства,
разбоя  и  татьбы  с  поличным;  они  являются  новостью  только  в  том
отношении, что обычный прежде порядок низводят  на  степень  исключения.