замедляется,  и  она  делается  тягучей.  Встречаются  часто  образцовые
периоды,  как  будто  составленные  по   всем   правилам   риторического
искусства: только неподдельная искренность,  присущая  народному  слову,
заставляет верить, что эти периоды созданы народом, а не написаны  рукой
опытного стилиста. В самом языке Д., который позднейшие кобзари сами  не
считали языком простым, обыкновенным, замечаются черты, сближающие Д.  с
произведениями    старинной    южнорусской    письменности     (книжные,
церковнославянские элементы  речи,  постановка  глагольных  сказуемых  в
конце предложения). Эти отражения книжных влияний, давно уже подмеченные
исследователями, но с особенною силою выставленные Н. Житецким ("Мысли о
народных Д.", Киев 1893), проливают некоторый свет на  происхождение  Д.
Певцы Д. стояли на  высоте  национального  самосознания,  представителем
которого было в свое время казачество. Д.  вышли  из  той  полународной,
полукнижной среды старцев или дидов и странствующих школьников,  которая
сосредоточивалась в шпиталях и школах старинной Малороссии, стоявших под
попечением церкви. Эта  среда  и  послужила  почвой  для  взаимодействия
песенного и виршевого творчества, на которой  выработалось  своеобразное
поэтическое творчество Д., народное по мировоззрению и языку и в  то  же
время книжное по особенному  складу  мысли  и  способам  ее  развития  и
выражения.  Самый  язык  Д.  представляет  замечательное  приспособление
книжных. элементов речи к  народным.  Д.  предназначались  для  широкого
круга слушателей, которые искали в  них  серьезного  ответа  на  вопросы
жизни семейной, общественной и политической.  Вот  почему  творцы  Д.  и
облекали свою мысль в поэтические образы, почерпнутые из близкого народу
песенного материала. Влияние песни наиболее сильно  в  Д.  более  ранней
эпохи. Если событие, изображенное в Д., было совсем не заурядное или  же
слишком  известное  поэту,   который   мог   быть   очевидцем   и   даже
непосредственным участником его, то песни теряли свое значение:  творец.
Д. предоставлен был самому  себе  и  должен  был  искать  вдохновляющего
настроения в  самом  событии.  Таковы,  напр.,  Д.,  изображающие  эпоху
Богдана Хмельницкого: они отличаются ярким колоритом, так как  слагались
под непосредственным  впечатлением  событий,  и  в  то  же  время  сухим
реализмом, в котором слышится жесткий смех над побежденным врагом; нет в
них почти ничего, что напоминало бы тонкий  и  нежный  рисунок  народных
песен. В XVIII в. быстрый натиск кровавых событий заставил, по-видимому,
певцов перейти к более подвижной форме поэзии, чем Д., да и  в  сознании
самих гайдамаков помутились уже  старые  идеалы  казачества;  поэтому  и
деяния их не могли быть воспроизведены в Д. с их  обычным  окончанием  -
прославлением героев. Д. сохранились в гетманщине, где в  среде  мелкого
хуторного панства не утратились поэтические предания  казацкой  старины,
воспетой в Д.; здесь приютились певцы народных Д., но в XVIII в. они уже
не обладали творческой силой: ни одно событие XVIII в. не воспето  в  Д.
Лишь из  первых  годов  этого  ст.  мы  имеем  полу-песню,  полу-думу  о
популярнейшем герое старинной Малороссии - Семене Палии; но уже в  самом
смешении двух разных стилей выразилось падение творчества Д.
   Впервые о Д. упоминается в анналах Сарницкого  под  1506  г.,  т.  е.
почти  в  одно  время  с  первыми  литературными  известиями   о   самом
казачестве. Ныне название это  почти  неизвестно  в  народе;  позднейшие
кобзари называли Д. псалмами или же песнями про старовину.  Первый  опыт
собирания Д. сделан кн. Н. А. Цертелевым в 1819 г.; затем Д. появились в
сборниках   Максимовича,    Срезневского,    Лукашевича,    Метлинского,
Костомарова, Антоновича и мн. др. При издании Д. не  обошлось  дело  без
обмана: вместе  с  подлинно-народными  Д.  пущено  было  в  обращение  и
несколько   подложных,   но   последние   были   окончательно   выделены
Костомаровым ("Вестник Европы", 1874 г.,  ј  12).  В  Галиции  слово  Д.
сохранилось в древнем  южнорусском  значении,  в  смысли  песни  вообще.
Указания на литературу см. в вышеназванном соч.  И.  Житецкого,  который
приводить и исследует  варианты  Д.  по  замечательной  рукописи  А.  А.
Котляревского. Ср. еще Neyman, "Dumy ukraiuskie" (Odbitka  z  "Ateneum",
1885); Лисовский, "Опыт изучения малорусских Д." (Полтава, 1890). Музыка
Д.  записана  Лисенко  в  "Записках  юго-западного  отдела  Имп.  русск.
географ. общ." (т. I, Киев, 1874) и в "Киевской Старине" (1888 г., ј 7).
Думные дворяне - третий разряд (чин) постоянных  членов  боярской  думы,
впервые  упоминаемый  в  1572  году.  По  мнению  Соловьева,  Сергеевича
("Русские юридические древности". т. I) и Ключевского ("Боярская дума"),
Д. дворян нужно разуметь в под боярскими детьми, "которые живут в  думе"
и которые упоминаются в статейных списках с 1534 г. По положению в  думе
и при встречах с государем Д.  дворяне  стояли  ниже  введенных  бояр  и
дворян с старинными знатными  фамилиями.  Шереметевская  боярская  книга
сохранила имена 12 Д. дворян XVI в. Из списка их видно, что в это звание
назначались как лица старинных княжеских и боярских фамилий, так и  люди
совершенно новые (последних - гораздо больше). То же замечается и в XVII
в. Из 42 фамилий, члены которых были возведены в это звание в первые  75
лет этого века, только две (Собакиных и Сукиных) принадлежат к старым  и
известным, достигшим  окольничества  и  даже  боярства  в  XVI  в.;  все
остальные  незнатного  происхождения.  Д.  дворянам   удавалось   иногда
достигать окольничества и боярства  (напр.  С.  И.  Заборовский,  А.  С.
Матвеев, К. И. Нарышкин). Упоминания о Д. дворянах прекращаются в  самом
начале XVIII в.
   В. Р.

   Думный генерал - чин, существовавший до Петра Вел. Д. генерал заседал
в думе, считаясь выше постельничего и ниже думных дворян  и  окольничих.
Оклад его равнялся  окладу  крайчего  и  постельничего.  За  отличие  Д.
генералов возводили в окольничих.
   Дунс Скот (Johannes Dunsius Scotus) - по прозванию  Doctor  subtilis,
также Dr  Marianus)  -  последний  и  самый  оригинальный  представитель
золотого  века  средневековой  схоластики  и  в   некоторых   отношениях
предвестник иного мировоззрения, род., по всей вероятности в г. Дунсе (в
южн. Шотландии), по другим  предположениям  -  в  Нортумберленде  или  в
Ирландии; показания о годе  рожд.  колеблются  между  1260  и  1274  гг.
Сведения  о  жизни  Д.  Скота  имеют  наполовину  легендарный  характер.
Несомненно, что он с большим успехом преподавал теологию в  Оксфорде,  а
потом в Париже. Здесь в 1305 г. он  защитил  докторскую  диссертацию,  в
которой    отстаивал    (против    доминиканцев-томистов)    изначальную
непорочность Пресв. Девы (Immaculata  Conceptio).  По  легенде,  в  этом
диспуте произошло чудо в пользу Д. Скота:  мраморная  статуя  Богородицы
одобрительно кивала ему головою. Исторически достоверно,  что  парижский
факультет признал доводы Д. Скота настолько убедительными, что тогда  же
постановил требовать впредь ото всех, ищущих ученой степени, клятвенного