человечества как целого.

Сделаем небольшой экскурс в гносеологию. Спросим себя: что доступно
непосредственному наблюдению? Оказывается, это не предмет, а границы
предметов. Мы видим воду моря, небо над землей, ибо они граничат с
берегами, воздухом, горами.

Но пелагические рыбы могли бы догадаться о существовании воды только будучи
выловлены и вытянуты на воздух. Так, мы знаем, что как категория время
есть, но, не видя его границ, не имеем возможности дать времени
общепринятое определение. И чем сильнее контраст, тем яснее для нас
предметы, которых мы не видим, а додумываем, т.е. воображаем.

Историю, как цепочки событий, мы наблюдаем постоянно. Следовательно,
история - это граница... к счастью, мы знаем чего - социальной формы
движения материи и четырех природных. А раз так, то наряду с социосферой и
порожденной ею техносферой есть некая живая сущность, находящаяся не только
вокруг людей, но и в них самих. И эти стихии столь контрастны, что
улавливаются человеческим сознанием без малейшего труда. Именно поэтому
оказались ненужными, вернее, недостаточными, гуманитарные концепции - они
ставили вопрос о влиянии на исторический процесс или процессы
географических, биологических, социальных или (в идеалистических системах)
духовных факторов, а не о сопряжении тех и других, благодаря чему
становятся доступны эмпирическому обобщению и сам процесс, и его
составляющие. Предлагаемый здесь подход - не что иное, как анализ, т.е.
"расчленение", необходимое для того, чтобы "распутать" неясные места в
истории и потом перейти к синтезу, когда учитываются результаты разных
методик исследования.

В историографии XIX в. взаимодействие социального с природным учитывалось
не всегда[19]. Но теперь динамика природных процессов изучена настолько,
что сопоставимость их с историческими событиями очевидна. Биоценология
показала, что человек входит в биоценоз ландшафта как верхнее завершающее
звено, ибо он - крупный хищник и как таковой подвластен эволюции природы,
что отнюдь не исключает наличия дополнительного момента - развития
производительных сил, создающих техносферу, лишенную саморазвития и
способную только разрушаться.

ФОРМАЦИИ И ЭТНОСЫ

Впрочем, если мы просмотрим всю мировую историю, то заметим, что совпадения
смены формаций и появления новых народов - всего лишь редкие исключения,
тогда как в пределах одной формации постоянно возникают и развиваются
этносы, очень не похожие друг на друга.

Возьмем для примера XII век, когда феодализм процветал от Атлантики до
Тихого океана. Разве похожи были французские бароны на свободных крестьян
Скандинавии, на рабов-воинов - мамлюков Египта, на буйное население русских
вечевых городов, на нищих завоевателей полумира - монгольских нухуров или
на китайских землевладельцев империи Сун? Единым у всех них был феодальный
способ производства, но в остальном между ними было мало общего. Отношение
к природе не совпадает у земледельца и кочевника; восприимчивость к чужому
или способность к культурным заимствованиям в Европе была выше, чем в
Китае, равно как стремление к территориальным захватам, стимулировавшее
крестовые походы; русское подсечное земледелие было проще и примитивнее
виноградарства Сирии и Пелопоннеса, но при меньших затратах труда приносило
баснословные урожаи; языки, религия, искусство, образование - все было
непохоже, но в этом разнообразии не было беспорядка: каждый уклад жизни был
достоянием определенного народа. Особенно это заметно по отношению к
ландшафтам, в которых создавались и обитали этносы.

Но не нужно думать, что только природой определяется степень этнической
оригинальности. Проходили века, и соотношения этносов менялись: одни из них
исчезали, другие появлялись; и этот процесс в советской науке принято
называть этногенезом. В единой мировой истории ритмы этногенеза сопряжены с
пульсом социального развития, но сопряжение не означает совпадения, а тем
более единства. Факторы процесса истории различны, и наша задача - анализ -
заключается в том, чтобы выделить в нем феномены, непосредственно присущие
этногенезу, и тем уяснить себе, что такое этнос и какова его роль в жизни
человечества.

Для начала необходимо условиться о назначении терминов и границах
исследования. Греческое слово "этнос" имеет в словаре много значений, из
которых мы выбрали одно: "вид, порода", подразумевается - людей. Для нашей
постановки темы не имеет смысла выделять такие понятия, как "племя" или
"нация", потому что нас интересует тот член, который можно вынести за
скобки, иными словами, то общее, что имеется и у англичан, и у масаев, и у
древних греков, и у современных цыган. Это свойство вида Homo sapiens
группироваться так, чтобы можно было противопоставить себя и "своих"
(иногда близких, а часто довольно далеких) всему остальному миру.
Противопоставление "мы-они" (conditiosine qua поп est) характерно для всех
эпох и стран: эллины и варвары, иудеи и необрезанные, китайцы (люди
Срединного государства) и ху (варварская периферия, в том числе и русские),
арабы-мусульмане во время первых халифов и "неверные"; европейцы-католики в
Средние века (единство, называющееся "Христианским миром") и нечестивые, в
том числе греки и русские; "православные" (в ту же эпоху) и "нехристи",
включая католиков; туареги и нетуареги, цыгане и все остальные и т.д.
Явление такого противопоставления универсально, что указывает на глубокую
его подоснову, но само по себе это лишь пена на многоводной реке, и
сущность его нам предстоит вскрыть. Однако уже сделанного наблюдения
достаточно, чтобы констатировать сложность эффекта, который можно назвать
этническим (в смысле "породным") и который может стать аспектом для
построения этнической истории человечества, подобно тому как построены
социальная, культурная, политическая, религиозная и многие другие. Поэтому
наша задача состоит прежде всего в том, чтобы уловить принцип процесса.

Связь этнической культуры с географией несомненна, но ею нельзя исчерпывать
всю сложность взаимоотношений многообразных явлений природы с зигзагами
истории этносов. И более того, тезис, согласно которому любой признак,
положенный в основу классификации этносов, является адаптационным к