еще за двадцать лет до того дня, когда его  посетило  озарение.  И  все  эти
двадцать лет его идея находилась с ним, он  думал  о  ней,  может  быть,  не
непрерывно, но достаточно настойчиво.  Может  быть,  такое  состояние  можно
сравнить с хранением пороха в крюйт-камере: там взрыва не будет до тех  пор,
пока не возникла искра; или еще лучше -  с  накоплением  ядерного  горючего,
которое. взрывается, когда его  количество  превосходит  критическую  массу.
Материал - мысли и эксперименты,  раздумья  и  беседы  до  поры  до  времени
спокойно накапливались у Ампера. Быть может, не хватало  лишь  немногого  до
создания "критической массы" знаний.
   Откуда это известно?  Из  раздобытых  исследователями  творчества  Ампера
документов следует, что однажды,  а  именно  24  декабря  1801  года,  Ампер
присутствовал  на  докладе  Вольта  в  Лионской  академии,   и   не   только
присутствовал, но и отважился (после невероятно знаменитого тогда Вольта!) в
свои двадцать шесть лет прочесть  собственный  мемуар  -  наброски  системы,
которая должна была бы  объединить  самые  разрозненные  отрасли  физической
науки в одно стройное знание. В нем электричество и  магнетизм  сводились  к
одним и тем же  неправильным  механистическим  представлениям.  Бесстрастный
язык академического протокола фиксирует, что Ампер после Вольта выглядел  не
очень-то  блестяще;  кроме  того,  шепелявость  и  глухой  голос  Ампера  не
способствовали эффекту его выступления.
   Таким образом, Ампер интуитивно видел какие-то общие,  хотя  и  неверные,
корни, связывающие, или, точнее, питающие и электричество и магнетизм.
   К такому же выводу можно прийти, просмотрев черновик речи (к ней он долго
готовился),  которой  Ампер  начал  чтение  в  Лионе  курса  физики:   "Нам,
пожинающим плоды трудов гениев, не разделяя их славы,  следует,  я  полагаю,
особенно стараться  свести  к  минимуму  число  принципов,  объясняющих  все
физические явления".
   Мы теперь знаем, что Амперу именно таким путем удалось  "разделять  славу
гениев".
   Однако заняться электричеством в те годы Амперу не пришлось, несмотря,  в
частности,  и  на  желание  получить  премию  имени   Вольта.   Он   увлекся
математикой, где выполнил некоторые работы, связанные с такой модной  теперь
теорией игр, и именно благодаря математическим успехам стал довольно  быстро
двигаться по академической лестнице славы.
 
   Ампер славился своей рассеянностью. Про него рассказывали, что однажды он
с сосредоточенным видом варил в воде три минуты  свои  часы,  держа  яйцо  в
руке. Другой часто приводимый случай: Ампер шел  по  улице,  производя,  как
всегда, в уме сложные расчеты. Он ничуть не удивился, когда прямо перед  ним
возникла прекрасная черная доска, спокойно  достал  из  сюртука  непременный
кусок мела и стал записывать результаты; он не удивился и тогда, когда доска
начала двигаться вперед, и для того, чтобы поспевать за  ней,  ему  пришлось
идти, а затем... бежать. Доска оказалась задней стенкой кареты.
 
   Он стал академиком в тридцать девять лет, причем в избрании его работы по
магнетизму и электричеству не играли ни малейшей роли - их, по существу,  не
было. Избран был Ампер по секции геометрии за работы в области математики  и
химии. Он стал одним из "бессмертных", стал  на  один  уровень  с  Лапласом,
Пуассоном, Фурье, Монжем, Коши, Араго, Био, Гей-Люссаком, Френелем, Саваром.
Его влияние и широта взглядов неизмеримо  возросли.  Его  "ядерное  топливо"
продолжало накапливаться, лишь каких-то граммов не хватало  уже  для  мощной
реакции.
   Недостающие граммы добавил  друг  Ампера,  много  раз  уже  упоминавшийся
Доменик-Франсуа  Араго,  показавший  в  Академии  ошеломившие  Ампера  опыты
датчанина Эрстеда. Об этом в протоколах академии сохранилась краткая запись:
"...г. Араго повторил перед  академией  опыты  г.  Эрстеда...".  Запись  эта
датируется 11 сентября 1820 года.
   От этого дня отсчитываются две недели, в течение которых цепная реакция в
мозгу Ампера все-таки произошла, в течение которых  мозг  Ампера  непрерывно
генерировал потоки новых идей и которые обеспечили  ему  такую  славу  через
многие годы.
   Но перед тем как перейти к описанию двух лихорадочных недель,  нам  нужно
вернуться на несколько месяцев назад, с тем чтобы присутствовать  на  некоей
знаменитой лекции, где профессор Эрстед случайно (в том смысле  случайно,  в
котором только и можно говорить о научных открытиях, "созревших"  для  того,
чтобы  их  сделать)  обнаружил  родство  двух  сил,  которые  раньше   столь
настойчиво  отделялись  друг  от  друга  после  Гильберта,   указавшего,   и
совершенно  справедливо,  на  принципиальные  различия  между  магнитными  и
электрическими явлениями. Теперь же логика развития науки  привела  к  тому,
что явления вновь объединились, но  уже  на  основе  новых  представлений  -
представлений Ампера. Спираль  описала  свой  завиток,  поднявшись  выше  на
неизмеримо более высокую ступеньку познания.
   Но поспешим же, дорогой читатель, скорее в лаборатории и лекционные залы,
на корабли и к ящикам с  сокровищами,  к  растерянным  хозяевам  и  коварным
молниям, приведшим и Эрстеда, и многих других к решению загадки!
 
   Корабли, компасы, случайности
 
   Однажды Доменик-Франсуа Араго, блестящий и  необыкновенно  темпераментный
ученый - вы уже читали о нем, - видел, как на рейде Пальмы,  главного  порта
Майорки, появилось французское военное судно "Ля-Ралейн". Состояние его было
настолько жалким, что судно едва дошло своим ходом до причала.  Это  было  в
1808 году, после грандиозного поражения французского флота под  Трафальгаром
и  установления  Францией  "морской  блокады"  ненавистной   Англии.   Слово
"англичане" было на устах у  всех,  наблюдавших  печальную  картину.  Однако
когда команда  сошла  на  берег  и  на  борт  поднялось  несколько  именитых
французов, в том числе и Араго (Араго в  свои  двадцать  два  года  уже  мог
считаться "именитым" - ведь всего через год его за большие  научные  заслуги
изберут академиком!), выяснилось, что англичане в данном случае были ни  при
чем, а все разрушения на  корабле  были  причинены  молнией.  Пока  комиссия
ходила по кораблю, наблюдая сгоревшие мачты и надстройку, Араго  поспешил  к
компасам и там увидел примерно то,  что  и  ожидал:  стрелки  компасов  были
перемагничены молнией.
   Через год, копаясь в том, что еще несколько дней  назад  было  генуэзским
судном (оно разбилось, наскочив на скалы вблизи  алжирских  берегов),  Араго
снова обнаружил, что стрелки компасов были перемагничены. В  кромешной  тьме
южной ночи капитан, направив судно по компасу к северу, подальше от  опасных
мест, на самом деле неудержимо двигался к тем опасностям,  которых  старался
избежать,  -  он  шел  к  югу,  обманутый  магнитным  компасом,   пораженным
молнией...