проводящего электрическую силу. Наконец, к крайнему концу проволоки приложил
он железную линейку, так что она перпендикулярно вниз висела, а  к  верхнему
концу привязал шелковую нить, которая с линейкой параллельно, а с широчайшею
стороною линейки в одной плоскости  висела...  и  начал  уже  сначала  оного
месяца по вся дни следовать, отскочит ли нить от линейки,  и  произведет  ли
потому какую электрическую силу, токмо не приметил ни  малейшей  перемены  в
нити... Чего ради с превеликою нетерпеливостью ожидал грому, который 18 июля
в полдень и случился. Гром, по-видимому, был не близко от строения, однако ж
он после первого  удара  тотчас  приметил,  что  шелковая  нить  от  линейки
отскочила..."
   Ломоносову на подобной же установке удалось большее -  он  независимо  от
французского физика  Л.  Г.  Лемонье  обнаружил  с  помощью  "электрического
указателя" электрическое поле в атмосфере при отсутствии молнии и грома.  Он
наблюдал и в электрометре различные искры, которые классифицировал  (мы  уже
говорили об этом) как  "синеватые",  "ясные  синеватые",  "весьма  красные",
"вишневые". Ничего подобного Рихману наблюдать не удалось, и поэтому  Рихман
не соглашался с Ломоносовым.
   Особенно широкий размах приобрели исследования  летом  1753  года.  На  6
сентября того года назначено  было  ежегодное  публичное  собрание  Академии
наук,  на  котором  оба  ученых  должны  были  выступить  с   докладами   по
атмосферному электричеству. Времени оставалось мало, и  ученым  нельзя  было
пропускать ни одной грозы.
   Вот почему, едва только 26 июля с севера поднялась большая грозовая туча,
оба ученых заспешили к своим инструментам. Туча была гигантской, внутри  нее
грохотали громы, она черной стеной надвигалась на Васильевский  остров,  где
жили Ломоносов и Рихман. Стояла страшная духота. Дождя не было.  Все  жители
захлопывали ставни, спасаясь от возможных ударов молний.
   "Сперва - пишет  Ломоносов,  -  не  было  электрической  силы,  но  через
некоторое время она появилась и из проволоки  стали  выскакивать  искры  при
приближении к ней проводящих предметов. Внезапно гром чрезвычайно  грянул  в
то самое время, как я руку держал у железа и искры трещали...  Все  от  меня
прочь бежали, и жена  просила,  чтобы  я  прочь  шел".  Кончилось  тем,  что
решительная жена Ломоносова потребовала,  чтобы  он  отошел  от  приборов  и
садился  за  стол  -  поданы  были  щи.  И  Ломоносов  подчинился.   "Да   и
электрическая сила почти перестала".
   Рихман побежал домой, завидев первые же признаки  грозы.  Он  захватил  с
собой гравера Соколова, который должен был зарисовать опыты.
   Прибежав домой, и не переменив даже парадного костюма, Рихман  устремился
к своей установке. Шелковинка электрометра  была  вертикальной,  то  есть  в
таком именно положении, в котором она и должна была быть  по  представлениям
Рихмана - молнии еще не было, а "гром еще далеко отстоял".
   "Теперь нет еще опасности, - сказал Рихман Соколову, - однако, когда туча
будет близко, то может быть опасность".
   Он повернулся к электрометру и тут прямо в  лоб  его  ударил  голубоватый
огненный шар. Раздался страшный грохот, и оба - Рихман и  Соколов  -  упали,
первый - на сундук, второй - на пол.
   Жена Рихмана, услышав  грохот  в  сенях,  вбежала  туда  и  увидела  мужа
бездыханным, а Соколова  -  оглушенным.  Она  попыталась  восстановить  мужу
дыхание, но тщетно. Кликнуты были люди и  посланы  бегом  за  лекарем  и  за
Ломоносовым. Ломоносов писал впоследствии: "Прибывший медицины  и  философии
доктор X. Г. Кратценштейн растер  тело  ученого  унгарской  водкой,  отворил
кровь, дул ему в рот, зажав ноздри, чтобы тем дыхание привести  в  движение.
Тщетно. Вздохнув, признал смерть..."
   "Я пощупал у него тотчас пульс - писал Кратценштейн, -  но  не  было  уже
биения; после пустил я ему ланцетом из руки кровь, но вышла токмо одна капля
оной. Я дул ему, как то с задохшимися обыкновенно делается,  несколько  раз,
зажав ноздри, в рот, дабы  тем  кровь  привесть  паки  в  движение,  но  все
напрасно: при осмотре нашел я, что у него на лбу на левой стороне виска было
кровавое красное пятно с  рублевик  величиною,  башмак  на  левой  ноге  над
меньшим пальцем в двух местах изодрало, а  вокруг  изодранного  места  видны
были малые белые пятнышки, на черном шелковом шнурке  видны  были  такие  же
крапины, но чулка не обожгло. Как скинули чулок, то под прошибленным  местом
нашли кровавое ж и багровое пятно, а пята была синевата, на  теле  сверху  у
груди и под ребрами на левой стороне видны  были  багровые  пятна  такой  же
величины, как на лбу".
   Оба ученых  тщательным  образом  исследовали  тело  Рихмана  и  состояние
квартиры. Все было отмечено - и важное, и неважное, или, точнее,  казавшееся
неважным. "...Было у покойного Рихмана в левом кафтанном  кармане  семьдесят
рублев денег, которые целы  остались...",  однако,  "...часы  движение  свое
остановили", и "с печи песок разлетелся".
   Все это нужно было не только для  того,  чтобы  полностью  разобраться  в
причине смерти первой жертвы планомерных исследований  электричества,  но  и
для того, чтобы лучше разобраться в том, как же надо оберегаться от гроз,  и
как грозу все-таки можно исследовать.
   Ломоносов сделал подробный продольный и поперечный  планы  дома  Рихмана,
где обозначил и местоположение  участников  драмы  в  момент  удара,  и  все
приборы, повреждения  и  другие  особенности  обстановки.  Опрошены  были  и
соседи. "Молнию, извне к стреле блеснувшую, многие сказывали, что видели".
   Описание  экспериментальной  установки   мы   уже   давали   цитатой   из
"Санкт-Петербурских ведомостей".  Установка,  как  мы  видели,  оканчивалась
железной линейкой, то есть заземлена не была. Разумеется,  к  такой  опасной
установке и близко подпускать никого нельзя было. Однако чем больше  читаешь
рапорты Ломоносова и Кратценштейна, тем больше убеждаешься в том, что Рихман
был не столько  жертвой  электрического  эксперимента,  сколько  несчастного
случая.
   Например, в рапорте отмечаются повреждения  от  удара,  которые  не  были
непосредственно связаны с электрической цепью, через которую могла бы пройти
молния: "у дверей в кухне отшибло иверень в два фута длиною", он был  разбит
"в мелкие частицы" и далеко  отброшен.  Деревянная  колода,  находившаяся  у
дверей в сени, также разбита была "сверху  донизу",  ее  "отшибло  вместе  с
крючьями и вместе с дверью в сени бросило". "Посему неизвестно,  не  сей  ли
вшедший луч молнии, который по  скоплению  людей  и  в  соседстве  на  улице
жестоко шумел и пыль вертел и поднимал,  без  того  прошел  в  сии  двери  и
повредил там бывших". Ломоносов, анализируя положение дверей и окон, а также
взаимное расположение аппаратуры и пострадавших, тоже отметил,  что  "однако
отворено было окно в ближнем покое",  и  "двери  пола  была  половина"...  и
поэтому "движение воздуха быть могло".
   Отсюда напрашивается вывод,  что  первопричиной  несчастья  была,  скорее
всего, шаровая молния ("луч молнии",  который  "пыль  вертел  и  поднимал"),
прошедшая через входную дверь к сеням, которая вовсе не  обязательно  должна