их,  регистрировали  и  раскладывали  у  подножия  холма.  Вся  работа  была
произведена за 48 часов. Говард Картер лаконично  отметил:  "Нынче  мы уж не
работаем  так  поспешно". Спешка  была  излишней  не  только с  точки зрения
археологии:  каирский   пароход  все  равно  опаздывал  на  несколько  дней.
Бругш-бей приказал  запаковать мумии, укутать гробы и отправить их в Луксор.
Погрузка была произведена только 14 июля.
     Вот тогда-то и произошло нечто такое, что произвело  на  видавшего виды
исследователя гораздо  большее впечатление, чем  сами  сокровища:  все,  что
произошло здесь во время медленного  продвижения парохода  вниз  по течению,
взволновало уже  не исследователя, а просто человека, которому не были чужды
чувства уважения и благоговения.
     С  быстротой  ветра   по  всем  деревушкам  и  далеко  в  глубь  страны
распространилась весть о  том, какой  груз скрыт в трюмах  парохода. И тогда
все убедились в том, что Древний Египет, видевший в своих властителях богов,
еще не исчез  окончательно. С верхней палубы Бругш наблюдал за  тем, как  на
протяжении  всего  пути  следования  парохода  от  Луксора  и  до Кены сотни
феллахов  и их  жены провожали судно.  Мужчины  стреляли из  ружей,  салютуя
мертвым  фараонам, женщины  обсыпали  себя землей, до крови раздирали  грудь
песком. Плач и стенания были слышны на протяжении всего пути.
     Не в силах вынести этого зрелища,  Бругш отвернулся. Прав ли он в своих
действиях?  Быть может, в глазах тех, кто издавал эти жалобные  крики  и бил
себя  в грудь, он тоже  был грабителем, одним  из тех воров  и преступников,
которые на протяжении трех  тысячелетий  оскверняли гробницы? Достаточным ли
оправданием могло служить то, что он действовал в интересах науки?
     Много  лет  спустя  на этот  вопрос  дал недвусмысленный  ответ  Говард
Картер.  То,  что  произошло  с  гробницей Аменхотепа,  дало  ему  основание
заметить:  "Из   этого  случая  можно  извлечь  урок;  мы  бы  рекомендовали
ознакомиться с ним тем критикам,  которые называют нас вандалами  за то, что
мы вывозим все находки,  передавая их в музеи. Между  тем, отдавая найденные
древности  в  музеи, мы заботимся об их  сохранности; если  их  оставить  на
месте,  они рано или  поздно  попадут  в  руки  воров,  что  равносильно  их
уничтожению".
     Когда Бругш-бей высадился в Каире, он не только обогатил один из музеев
мира -  он обогатил весь мир, предоставив ему возможность увидеть  тех,  кто
некогда знал блеск величия и славы.


     Глава 16
     ГОВАРД КАРТЕР НАХОДИТ ТУТАНХАМОНА
     В  1902  году египетское  правительство  разрешило  американцу  Теодору
Дэвису производить  раскопки  в Долине  царей.  Дэвис  копал двенадцать  зим
подряд.  Ему  посчастливилось: он обнаружил  такие чрезвычайно интересные  и
важные  для науки гробницы, как гробницы Тутмеса  IV,  Сипта,  Хоремхеба, не
говоря  уже   о  мумии  и  саркофаге  великого  царя-еретика  Аменхотепа  IV
(раскрашенный скульптурный портрет его жены Нефертити  принадлежит, пожалуй,
к наиболее  известным у нас произведениям древнеегипетского искусства), того
самого  правителя,  который называл  себя  Эхнатоном,  что  значит  "угодный
Атону",  и  на короткий  срок заменил древнюю традиционную  религию  культом
солнечного светила.
     В тот год, когда Европа перепоясалась  траншеями первой мировой  войны,
эта  концессия  перешла  к  лорду  Карнарвону  и Говарду  Картеру. С  этого,
собственно, и начинается история самой  выдающейся археологической находки в
Египте,  которая,  как впоследствии писала  в своей статье о  Карнарвоне его
сестра,   "вначале  напоминает  сказку   о   волшебной  лампе   Аладина,   а
заканчивается, как греческая легенда о Немезиде".
     Для нашей книги  находка гробницы Тутанхамона имеет особое значение.  В
истории археологических открытий она, несомненно, явилась одной из вершин; в
то же время,  если  искать в нашей науке наиболее  драматические страницы  -
это, безусловно, одна  из  самых ярких.  Экспозицией этой науки  мы  обязаны
Винкельману и  бесчисленному  множеству  других  систематиков, методистов  и
специалистов. Шампольону, Гротефенду  и Раулинсону (о двух  последних  будет
рассказано в "Книге  башен") удалось распутать первые грубые узлы.  Первыми,
кто,  активно  продолжив   исследование,  получил  широкое  признание,  были
Мариэтт,  Лепсиус и Питри  в Египте, Ботта и  Лэйярд в  Двуречье (см. "Книгу
башен") и американцы Стефенс и Томпсон в Юкатане (см.  "Книгу ступеней"). Но
истинно  драматические  высоты  были достигнуты  впервые  в  эпоху  открытий
Шлимана  и  Эванса  в Трое и Кноссе,  а  впоследствии  Кольдевея и Вуллея  в
Вавилоне  и  в  Уре,  на  родине Авраама.  Шлиман,  гениальный одиночка, был
последним  великим  дилетантом-археологом,  который занимался  раскопками на
свой собственный страх и риск. В Кноссе и Вавилоне уже  работали целые штабы
специалистов.   Правительства,   монархи,  состоятельные  меценаты,  богатые
университеты,  археологические  учреждения,  частные   лица  из  всех  стран
современного мира посылали год за годом хорошо снаряженные экспедиции во все
страны древнего мира.  Однако и отдельные достижения,  и  опыт,  накопленный
многочисленными  предшествующими экспедициями,  были в грандиозных масштабах
суммированы экспедицией,  открывшей  гробницу  Тутанхамона.  Здесь  все было
подчинено  интересам  науки.  Экспедиция не  знала тех  трудностей, с какими
столкнулись  Лэйярд,  которому пришлось вести борьбу с глупыми суевериями, и
Эванс,  потративший  немало  сил,  чтобы  преодолеть  сопротивление  местных
властей; ей была обеспечена поддержка правительства. Зависть ученых-коллег -
они  бранили даже  Раулинсона  и  превратили в ад жизнь Шлимана  -  уступила
теперь  место  сотрудничеству  и  взаимопомощи,  которые  могли бы послужить
величайшим примером международного  сотрудничества ученых в  области  науки.
Время великих пионеров, таких, например, как Лэйярд, который один-одинешенек
с  ранцем за плечами отправился на осле искать исчезнувший  город, миновало.
Говард Картер, ученик Питри, хотя и принадлежал к археологам старого закала,
превратился  - если позволительно употреблять такое сравнение - в чиновника,
облеченного  в  области  археологии  всей  полнотой  исполнительной  власти,
перешедшего от лихих кавалерийских  рейдов  в  неизведанные страны к строгим
методам топографа древней цивилизации.
     При  всем  своем  доктринерстве  Картер  все-таки  умудрился  сохранить
энтузиазм,   проявляя   одновременно   максимальную   научную   точность   и
добросовестность;  благодаря  этому  он  тоже  занял  место  среди   великих
археологов, среди  тех, кто с заступом в руках  занимался не только поисками
древних сокровищ  и останков мертвых царей, но и  пытался  разгадать великие
загадки  человечества,  воплотившего  свое лицо, характер  и душу в  великих
цивилизациях древности.
     Спортсмен   и   собиратель   произведений   искусства,   джентльмен   и
путешественник, совершивший кругосветное плавание, реалист в своих поступках
и романтик в чувствах, лорд Карнарвон мог сформироваться как личность только