Все хорошо знали, что император руководится своими первыми впечатлениями, и
если бы  Талейрану даже удалось оправдаться,  император, раз произнеся свое
суждение, не скоро откажется  от него. А через несколько дней предстоял уже
отъезд  императора.   Таким  образом   достигалось  то,  чего   хотели.  Не
довольствуясь этим  успехом, в салоне герцога  Бассано изобразили Талейрана
на сцене.  Остряки из  будуара прекрасной герцогини  старались высмеять его
так называемую любовь к  миру. На сцене ставили живые карикатуры, и я также
имел честь быть изображенным в одной из наиболее веселых. Меня изобразили в
виде  некоего  автомата,  манекена,  который  хромой  волшебник  заставляет
повторять по всякому поводу:

"Мир дает счастье народам".

Интимных завсегдатаев салона министра  иностранных дел в течение нескольких
дней  угощали  этими  фарсами, которые  были  прекращены  лишь потому,  что
общественное мнение было настроено  не в пользу шутников из этого салона, и
потому,  что  до императора  также  дошли  кое-какие сведения  о них  через
полицию.  Именно  эта интрига  была  причиной того,  что Талейран  перестал
стесняться; она же привела к тому, что выбор окончательно остановился на де
Прадте, и  так как этот выбор  не остался без влияния на  наши дела, то я и
счел необходимым разъяснить все эти подробности.

Император покинул Париж 9  мая, приехал 11-го в Майнц и провел там два дня.
Однажды вечером он вызвал  меня и долго разговаривал со мной на ту же тему,
что  и раньше. Как  и в Париже,  он все  еще с особенным  старанием пытался
убедить  меня, что  не хочет  войны, что  напрасно бьют  тревогу и  что все
уладится.  Я давал  такие же ответы,  как и  раньше, а император  без гнева
слушал рассуждения,  которые больше  всего могли вызвать  его недовольство.
Ему  недостаточно было могущества  власти и  могущества силы. Он  хотел еще
обладать могуществом убеждения.

Поговорив  о России,  он,  по обыкновению,  вновь повторил,  "что  не хочет
войны,  что  можно  прийти  к  соглашению и  договориться,  если  император
Александр желает этого".

Потом он начал разговор  о турках и о шведах. Он очень жаловался на герцога
Бассано. Он обвинял его  в отсутствии предусмотрительности. Он говорил, что
ему  не служат  и  министерство иностранных  дел действует  лишь постольку,
поскольку он сам его  толкает; Бассано не думает ни о чем; нужно, чтобы все
исходило  от  него самого;  еще  три  месяца назад  Швеция  должна была  бы
мобилизоваться, чтобы  воспользоваться случаем отвоевать обратно Финляндию;
турки должны  были бы держать 200 тысяч человек  на Дунае; всякий другой на
месте  Бассано заставил  бы  их развернуть  знамя Магомета  еще  два месяца
назад,  и в  настоящий  момент из-за  этой ошибки  Бассано  император лишен
своевременной   помощи  с   их   стороны;  Бассано   будет  нести   за  это
ответственность перед Францией; в  настоящем случае его министр иностранных
дел должен  был бы осуществить половину всей задачи  похода, а между тем он
еле-еле  подумал  об  этом,  да и  то  потому,  что  император распек  его.

Император  был, по-видимому,  в очень  плохом настроении и  очень недоволен
герцогом.  Я  возразил ему,  что  у  нас не  привыкли  действовать без  его
приказаний и  он не  одобрил бы таких  действий; так как еще  и в настоящий
момент  он   повторяет,  что  не  хочет   войны,  то  шведское  и  турецкое
правительства  могли  бы бояться  скомпрометировать  себя, забегая  слишком
вперед; его министр, очевидно,  не осмелился действовать слишком откровенно
из страха преждевременно разоблачить проекты, которые он все еще продолжает
отрицать; наконец,  для наследного принца шведского [77] ставка в этой игре
слишком высока,  и поэтому  из личных интересов он  должен быть чрезвычайно
осторожным. Я  заметил еще императору, что мир  между Россией и турками уже
давно зависит  лишь от петербургского правительства;  я убежден, что Россия
подписала бы его, если бы захотела, и она сделает это, когда захочет, а так
как еще  нет сведений о том,  что она это сделала,  то - вопреки всему, что
ему могли  доносить, - я  вновь повторяю, что император  Александр не хочет
воевать  с  ним  и,  может быть,  даже  все  еще  сомневается насчет  того,
окончательно ли решил император  Наполеон начать враждебные действия. - Эти
соображения, - прибавил я, - не могли ускользнуть от вашего величества. Они
неопровержимо  доказывают,   что  проекты  императора  Александра  являются
оборонительными и  никогда не были наступательми, так  как если бы он хотел
войны, то он не преминул бы начать с заключения мира с турками, хотя бы для
того,  чтобы  иметь   возможность  свободно  располагать  своими  войсками.

В течение  нескольких минут император хранил  молчание как человек, который
размышляет  и   находит  мои  рассуждения  справедливыми.   А  затем  он  с
горячностью  сказал мне,  что уверен в  турках, что  они, быть может,  и не
произведут мощной  диверсии, но  наверное не подпишут мира,  турки вполне в
курсе того, что подготовляется,  и как бы ни были они неискусны в политике,
они отнюдь  не слепы, когда речь идет  о вопросах такого огромного значения
для  них; кроме  того, не  было недостатка  и в  соответствующих внушениях.

- Что  касается Бернадота, то он вполне способен  забыть, что он француз по
рождению,  но шведы -  люди слишком  энергичные и неглупые,  чтобы упустить
этот случай  отомстить за обиды, наносившиеся  им со времен Петра Великого.

Император несколько раз возвращался к вопросу о том, чего он ждет от турок.

- Андреосси  их разбудит,  - сказал он,  - его прибытие  произведет большую
сенсацию [78].  Я возразил  ему, что  Андреосси только сейчас  отправился в
путь.

-  Это   ошибка  Маре,   -  сказал  он,   -  не  могу  же   я  делать  все.

Он  снова повторил  то,  что говорил  мне о  герцоге Бассано,  добавив, что
герцог будет  отвечать перед Францией за все  то зло, которое может явиться
результатом его непредусмотрительности.

В Дрезден  приехали через Бамберг, чтобы  избежать, как говорили, встречи с
мелкими  германскими  владетельными особами.  В действительности  император
хотел  избежать посещения  Веймара [79].  Он продолжал  повторять -  и двор
повторял  вслед за  ним,  - что  войны  не начнут.  Распространяли слухи  о