молодежь   пала   жертвой  этого   неуместного   пыла.  Князь   Экмюльский,
подкреплявший    авангард     неаполитанского    короля,    сообщил,    что
генерал-лейтенант Балашев - генерал-адъютант русского императора - прибыл в
его штаб с миссией  к императору[96]. Он получил приказ задерживать его под
разными предлогами. Император дозволил ему приехать в Вильно лишь через два
или три  дня после  своего прибытия. Наш авангард  имел довольно оживленную
стычку  в нескольких  лье от  Вильно, а  потом вторую вблизи  города. Нашей
кавалерии не  повезло. Капитан легкой кавалерии де Сегюр  попал в плен[97].

Император проехал по городу  без предварительного оповещения. Город казался
опустевшим.  Несколько евреев  и несколько  человек из простонародья  - вот
все, кого можно было  встретить в этой так называемой дружественной стране,
с которой наши войска,  изнуренные и не получающие пайков, обращались хуже,
чем с неприятельской. Император  не остановился в городе. Он осмотрел мост,
окрестности  и  подожженные  неприятелем  склады  которые  еще  горели.  Он
приказал   поскорее   починить  мост,   отдал   распоряжение  о   некоторых
оборонительных работах  под городом,  вернулся обратно и  заехал во дворец.
Хотя о его возвращении  было объявлено, хотя двор, штаб, гвардия и все, что
указывало на  его присутствие,  обосновались там, население  ровно ничем не
проявляло любопытства, никто не выглядывал из окон, не наблюдалось никакого
энтузиазма,  не  видно  было  даже  обычных зевак.  Все  выглядело  угрюмо.

Император был  поражен этим и, входя в кабинет,  не мог удержаться от слов:

-  Здешние  поляки  не похожи  на  варшавских.  Это объяснялось  некоторыми
беспорядками, имевшими  место в городе и  напугавшими жителей, а также тем,
что здешние поляки, довольные русским правительством, были мало расположены
к перемене.  К тому же русские находились еще очень  близко[98], и никакого
решительного сражения до сих пор не было.

Император получил достоверные  сведения об отступательном движении русских.
Он был  удивлен тем, что они сдали Вильно без  боя и успели вовремя принять
решение и ускользнуть от него.

Потерять надежду на большое  сражение перед Вильно было для него все равно,
что нож  в сердце.  Он льстил себя  надеждой, что князю  Экмюльскому больше
повезет в его движении  против Багратиона и что корпуса, которые двинутся к
Двине, настигнут левый фланг  русских. Всех офицеров, прибывающих из разных
корпусов,  он прежде  всего  спрашивал: "Сколько  взято пленных?"  Он хотел
трофеев, чтобы поднять дух поляков, но никто их не присылал. Герцог Бассано
и князь Сапега [99] старались организовать страну и вдохнуть в нее польский
дух. Но жители были, по-видимому, не очень склонны откликнуться на призыв к
их  патриотизму. Грабежи  и беспорядки  всякого рода,  производимые армией,
разогнали все деревенское население.  В городе видные лица сидели по домам.
Приходилось   вызывать  их   от   имени  императора,   так  как   никто  не
представлялся, не  стремился выдвинуться  вперед, как ни  старались об этом
поляки, прибывшие вместе с армией.

Беспорядки, производимые  армией, немало увеличивали всеобщее недовольство.
В  Вильно  ощущался недостаток  во  всем,  и через  четыре дня  необходимое
продовольствие надо было искать  уже очень далеко. Число отставших от своих
корпусов было  уже довольно  значительно. Военные суды  и несколько случаев
примерного наказания  запугали их и побудили  часть из них возвратиться, но
пока    продолжалась   переправа,    порядок   был    восстановлен   слабо.

Император решил вызвать Балашева  в Вильно. Его величество, говоря о миссии
Балашева,  превращал его  поездку  в свой  трофей и  для  поощрения поляков
демонстрировал  этот трофей  как доказательство  затруднительного положения
русского правительства. О приезде  Балашева я узнал только тогда, когда мне
сообщил об этом князь Невшательский. Он рассказал мне все, что знал об этой
миссии, и  с тех пор мы не ждали уже от  нее ничего благоприятного для дела
мира. Император Наполеон говорил:

- Мой  брат Александр, который так надменно  держал себя с Нарбонном, хотел
бы  уже уладить  дело. Он  боится. Мои  маневры сбили  русских с  толку. Не
пройдет и месяца, как они будут у моих ног.

Он был  слишком доволен тем,  что находится в Вильно,  ему слишком хотелось
поздравить  себя с  желанным  успехом, на  который он,  быть может,  уже не
надеялся  чтобы  он мог  пойти  на  соглашение. Но  в  то же  время он  был
серьезен, озабочен, можно даже сказать мрачен. Несколько вырвавшихся у него
слов доказывали,  что отступление  без боя, продолжавшееся  после переправы
через Неман, потери во время перехода до Вильно и еще больше - облик страны
навели его на размышления, мало похожие на те иллюзии, которые он так долго
лелеял.  Но   император  не   был  человеком,  способным   отступить  перед
трудностями;  они  лишь  возбуждали,  а не  обескураживали  этого  великого
человека. Он говорил во  всеуслышание, - очевидно для того, чтобы объяснить
любопытствующим глупцам  тот прием,  который он приготовлял  для Балашева и
который был  весьма неожиданным после его  шуток насчет предполагаемой цели
миссии Балашева, - что он ведет против России политическую войну и, не имея
личных  обид против  императора  Александра, хорошо  примет его  адъютанта.

Балашев привез письмо от императора Александра, и ему было поручено сделать
на словах заявления, соответствующие  содержанию письма, а именно запросить
о мотивах этого нашествия  среди полного мира, без всякого объявления войны
и  предложить, -  так как  России неизвестен  ни один обоснованный  повод к
недоразумению между  двумя странами,  - объясниться и  предотвратить войну,
если император Наполеон согласен в ожидании исхода переговоров возвратиться
на свои позиции за Неман. Некоторым, посвященным в тайну этого предложения,
показалось, что  быстрота нашего движения сразу  привела в замешательство и
расстройство военные планы русских,  что, попав в затруднительное положение
и  сомневаясь в  возможности  соединиться до  Двины с  корпусом Багратиона,
император  Александр  решил  испробовать  это  средство,  чтобы  попытаться
остановить   наше   наступательное   движение   при   помощи   каких-нибудь
переговоров. Я  повторяю то, что говорилось,  так как у меня  в то время не
было никакого  ясного представления  об этом. Я знал  только, что император
Наполеон  открыто   сказал  при  мне,  при   князе  Невшательском,  герцоге
Истрийском и, кажется, Дюроке:

- Александр насмехается надо мной. Не думает ли он, что я вступил в Вильно,