таланты,  чтобы   не  учитывать  всего  того   риска,  которому  может  нас
подвергнуть  жребий войны; но  если и  сделал все для  сохранения почетного
мира и политической системы, которая может привести ко всеобщему миру, то я
не  сделаю ничего,  несовместимого с  честью той  нации, которой  я правлю.
Русский народ  не из тех, которые отступают  перед опасностью. Если на моих
границах  соберутся все штыки  Европы, то  они не заставят  меня заговорить
другим  языком.  Если  я  был терпеливым  и  сдержанным,  то не  вследствие
слабости,  а потому,  что долг  государя не  слушать голоса  недовольства и
иметь в виду только спокойствие и интересы своего народа, когда речь идет о
таких крупных  вопросах и когда он  надеется избежать борьбы, которая может
стоить стольких жертв. Может  ли император Наполеон добросовестно требовать
объяснений,  когда именно  он  во время  полного мира  захватил  весь север
Германии  и  именно  он   нарушил  обязательства  союза  и  принципы  своей
собственной континентальной системы? Не он ли должен объяснять свои мотивы?
Я передал  через князя Куракина откровенную  ноту [84].  Мои обиды известны
всей  Европе. Желать  внушить  веру в  существование тайных  обид  - значит
насмехаться над  всем миром. Я все еще готов  договориться обо всем в целях
сохранения мира, но нужно,  чтобы это было сделано письменно и в той форме,
которая  установит,  на  чьей  стороне добросовестность  и  справедливость.

Император Александр сказал де Нарбонну, что в настоящий момент он не принял
еще на себя никакого  обязательства, противоречащего союзу, что он уверен в
своей правоте  и в справедливости  своего дела и будет  защищаться, если на
него  нападут. В  заключение он  раскрыл перед  ним карту России  и сказал,
указывая на далекие окраины:

- Если император Наполеон  решился на войну и судьба не будет благосклонной
к нашему  справедливому делу, то  ему придется идти до  самого конца, чтобы
добиваться мира.

Потом  он  еще раз  повторил,  что  он не  обнажит  шпаги  первым, но  зато
последним вложит ее в ножны.

Де Нарбонн  сказал мне  еще, что император  Александр говорил с  ним в этом
духе всякий раз без возбуждения и без раздражения; даже лично об императоре
Наполеоне во  время своего пребывания  в Вильно он говорил  без горечи; обо
мне он говорил ему с большим уважением и благосклонно. Как мне казалось, де
Нарбонн был  очень доволен всем, что  ему сказал государь, и  был убежден в
правдивости  всего  того, что  он  подчеркивал. Он  добавил, что  император
Наполеон   был  по-видимому,   поражен   его  докладом,   хотя  по-прежнему
распространялся  о   так  называемом  лицемерии   императора  Александра  и
по-прежнему перечислял свои обиды против него.

В  Дрезден приехали  король и  кронпринц прусские, которых  император хотел
принять  здесь, чтобы  скрепить  в глазах  публики нечто  вроде примирения,
гарантирующего  ему к  тому  же добросовестное  и искреннее  сотрудничество
прусского корпуса.  Некоторые думали,  что император не  очень хорошо будет
обращаться с  королем, так как он не любил его и  всегда говорил о нем: "Он
фельдфебель  и  дурак".   Но  император  распределял  свою  благосклонность
сообразно своим интересам, а в данный момент он был реально заинтересован в
том, чтобы  убедить прусского короля, что он  искренне включает его в рамки
французской политической системы и  ничего больше не замышляет против него.
Король и кронпринц уехали из Дрездена очень довольные оказанным им приемом.

---------------------------------------------------------------------------

                                 ГЛАВА III

                                 НА МОСКВУ



Отъезд  из Дрездена.  - Данциг.  - Неаполитанский  король. -  Переход через
Неман. -  Разговоры с императором: его  мысли о новой кампании.  - Ковно. -
Вильно. -  Балашев. - Бурная сцена с  императором. - Витебск. - Раздражение
императора. - Смоленск. - Валутина гора. - Москва. - На подступах к Москве.



Император  выехал из  Дрездена 29  мая; императрица  была в Праге,  где она
хотела провести  некоторое время  с австрийским двором.  Император Наполеон
остановился в Глогау только  на одну ночь. До 1 июня он оставался в Позене,
от 2 до 6-го  - в Торне, от 7 до 10-го -  в Данциге, 11-го - в Мариенбурге,
от 12 до 16-го  - в Кенигсберге, 17-го - в Инстербурге, от  18 до 21-го - в
Гумбиннене,  21-го -  в  Вильковишках, 22-го  -  в Новогрудках,  23-го -  в
палатке на берегу Немана.

Остановлюсь на  пребывании императора  в Данциге, так как  там была крупная
база  войскового  снабжения,  -  тот пункт,  где  в  течение  двух лет  все
организовывалось  и   приготовлялось,  пункт,   которому  император  уделял
наибольшее внимание, так как эта надежная крепость должна была снабжать его
всем необходимым.  Неаполитанский король  [85], которому  не было разрешено
приехать в Дрезден -  якобы из внимания к австрийскому императору, - ожидал
там императора Наполеона; Наполеон, считая, что Италия все еще была предана
его  тестю, не  хотел портить  ему радость  встречи со своей  дочерью видом
государя, который вызовет у него тягостные воспоминания. На самом деле этот
мотив был  только деликатным предлогом,  и император, как он  говорил это в
частных  беседах,  просто  не  хотел,  чтобы между  Мюратом  и  австрийцами
завязались связи, слишком тесно завязанные уже королевой и Меттернихом[86].
"Если австрийский император, -  говорил он, - отнесется к нему хорошо, то у
Мюрата закружится голова, и он наверняка наговорит много глупостей и т. п."

Отношения  между  императором  и  Неаполитанским  королем  были  более  чем
холодные,  и  отказ  в  разрешении  приехать  в Дрезден  мог  лишь  усилить
недовольство Мюрата. Император справедливо  упрекал его в том, что он часто
нарушал континентальную систему на побережье Неаполитанского королевства, и
метал по этому поводу громы и молнии и в письмах и на словах. Но так как он
нуждался  теперь  в  короле  для  своего  похода, то  надо  было  поправить
отношения.  Король был  обижен,  но он  был человеком  слабохарактерным. Он
любил императора, который знал свою власть над ним. При первом же разговоре