пренебрегая  своим   святым   долгом,   разглагольствует   о   собственных
воображаемых недомоганиях. Да так он в конце концов доведет бедную девочку
до безумия! Требовать сочувствия у женщины, которая сама в нем  нуждается,
-  это  просто  нанесение  душевных  ран.  Мужей  бросали  и  за   меньшие
жестокости. Конечно, описанная нами воображаемая ситуация крайне серьезна,
и мы вправе задать себе  вопрос,  не  рушится  ли  этот  брак.  Приходится
признать, что перспективы печальные, потому что муж не  желает  дожидаться
своей очереди. Всему свое время, и ни один муж не смеет болеть, пока  жена
не выздоровеет.
   Еще один вид спасительного "бегства", заменяющий болезнь или помогающий
выздоровлению, - это вымысел.  Вымыслы  поставляются  нам  телевидением  и
радио, в виде беллетристики, кинофильмов или пьес. Все  это  служит  одной
цели: отключиться от реальной окружающей жизни и хотя бы на время  уйти  в
иной, воображаемый мир. Некоторые дети целые дни напролет видят сны наяву,
почти  не  нуждаясь  в  поддержке  телеэкрана   или   печатной   страницы.
Телепоклонникам XX века приходится все  меньше  и  меньше  пускать  в  ход
воображение, и если Шекспир предлагал зрителям самим, по-своему вообразить
поле битвы, то современный продюсер обязательно должен живописать кровавую
сечу всеми цветами техниколора. Правда, подобные зрелища прерываются время
от времени обсуждениями и комментариями на тему дня. Но в  конечном  итоге
действительность так сплетается с вымыслом, что продюсер запутывается  еще
больше,  чем  зрители.  Когда  невозможно  отличить  жизненную  драму   от
разыгранной,  вымысел  обычно  производит  впечатление   более   реальное:
государственные мужи в телефильмах, как правило, гораздо  представительнее
тех политических  деятелей,  за  которых  нас  призывают  голосовать.  Эта
путаница в мыслях приводит нас к заключению, что кинозвезда или популярный
певец - именно те люди,  которые  должны  дать  ответы  на  животрепещущие
вопросы современности. Великого актера и режиссера сажают перед камерой  и
просят высказаться о международной политике или  о  положении  трудящихся.
Своего мнения у него нет. А зачем оно ему?  Он  посвятил  всю  свою  жизнь
изображению других людей, выдуманных или реальных, и  привык  драматически
остро подавать их точку зрения. И не видать бы  ему  сценического  успеха,
если бы он был  нашпигован  собственными  взглядами.  Но  до  телезрителей
чрезвычайно  медленно  доходит  то,  что  административные   и   актерские
способности не только две разные вещи, но  две  вещи  несовместные.  Когда
граница между вымыслом и действительностью становится  нечеткой,  радио  и
телеэкран  дают  нам  слабую   возможность   отвлечения   от   реальности.
Повествование о выдуманном мире постоянно нарушается, и дело тут не только
в том, что вклинивается всякая реклама,  а  и  в  том,  что  сам  продюсер
решительно не способен уяснить себе,  что  именно  он  намерен  предложить
зрителю. Он может в избытке предлагать  развлечения  -  оперные  арии  или
болтовню комедиантов, - но всякому ясно,  что  это  не  помогает  уйти  от
повседневности.  Это  всего-навсего  шум,  мы  привыкли,  что  он   служит
аккомпанементом всей нашей обычной  жизни.  Что  же  касается  тех  строго
документальных многосерийных телепередач,  в  которых  говорится  о  делах
злободневных, то уж они и подавно не годятся для "бегства": они обычно еще
непригляднее, чем сама жизнь.
   Для тихого ухода от мирских забот, видимо, до сих пор  ничто  не  может
сравниться с  книгой.  Ее  выбирают  по  собственному  вкусу,  вам  ее  не
навязывают, исходя из представления какого-то продюсера о вкусах  среднего
зрителя. Более того, книгу выбирают, учитывая определенную обстановку  или
настроение; приключенческий роман для чтения в  вагоне,  любовную  историю
для путешествия в самолете, драму плаща и  шпаги  для  чтения  на  ночь  и
что-нибудь усыпительное, когда хочется прикорнуть на диване в гостиной. По
сравнению с телевизионной постановкой роман гораздо длиннее,  и  у  автора
есть время создать нужную атмосферу. Средний читатель всегда готов принять
самые неправдоподобные выдумки, ему только нужно время, чтобы привыкнуть к
предлагаемым обстоятельствам. Покойный мистер  Эрнест  Брама  разворачивал
действие всех своих романов на  фоне  стандартного  китайского  пейзажа  с
ивами, во времена неопределенной, но древней династии, и все  его  диалоги
церемонны, пространны и преисполнены утонченной любезности.  Нужно  время,
чтобы создать подобную атмосферу; и примерно  такого  же  подхода  требуют
истории о короле Артуре и Мерлине. Мы готовы поддаться иллюзии, но сначала
нам надо знать, какая это будет иллюзия. В  этом  смысле  ничто  не  может
превзойти викторианский роман в трех томах, в который  читательница  может
действительно уйти с  головой,  как,  например,  в  "Барчестер"  Троллопа.
Произведение  такой  протяженности  действительно   позволяет   увлеченной
читательнице вступить в другую жизнь, слиться с одним из действующих лиц и
пережить множество событий. Отрываясь от книги - например, чтобы подойти к
телефону, - испытываешь что-то вроде шока,  что  и  доказывает,  насколько
глубоко ты погрузился в  другую  жизнь.  Наоборот,  некоторые  детективные
истории, в которых все дело в разгадке, можно прочесть только один раз,  и
если  читатель  начнет  заранее  догадываться,  кто  преступник,  то   все
удовольствие будет испорчено. В многотомных  романах  девятнадцатого  века
дело было не в эффектной концовке, и они  могли  поглощать  наше  внимание
даже при чтении во второй и в третий раз. Переносясь в другое общество, мы
на какое-то время спасаемся от обстановки, в которой нам приходится  жить.
Может случиться, что вымышленный мир более привлекателен,  чем  настоящий,
но это не так уж важно; важнее другое - это иной мир. Пока мы  читаем,  мы
_целиком и полностью отрываемся от нашего дома_.
   Может ли кинофильм служить той же цели, что и роман? Следует  признать,
что  действие  его  кратковременно.  Хотя   фокусы   киноискусства   легче
привлекают  наше  внимание,  мы,  в  общем,  увлечены  меньше.  Во-первых,
посещение кинотеатра в некоторой степени уже общественное мероприятие.  Вы
представляете собой часть аудитории  и  все  время  воспринимаете  реакцию
остальных зрителей. На минуту вы можете почувствовать, что идете  в  атаку
за генералом Гастером или бьетесь с зулусами на Стремнине  Рорка,  но  вот
малыш в задних рядах вскрикивает: "О-ооой!" - и  вы  снова  грубым  рывком
возвращены к действительности. И прежде всего вы вряд ли  пойдете  в  кино
одна. Значит, все переживания вам придется разделять с мужем  или  дочкой.
Словом, с кем-то связанным  с  вашей  повседневной  жизнью;  с  человеком,
которому ваш излишний восторг может  прийтись  не  по  вкусу.  "По-твоему,
Элизабет Тейлор  _красавица_?"  -  со  значением  вопрошает  жена,  и  муж
осмотрительно поясняет, что женщины могут быть привлекательны _по-разному_
(надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать), что у мисс Тейлор  есть  свои
поклонники, но что сам он лично предпочитает блондинок лет тридцати  семи.
Так кинозрителю приходится следить за собой, памятуя, что он - или  она  -
не в одиночестве. Кроме того, сюжет  зачастую  отступает  на  задний  план
перед актерами, а актеры так ломаются и переигрывают, что  не  остается  и
намека на  правдоподобие.  Одно  из  многих  возражений  против  рекламной