исторического  процесса"  (М.,  РОССПЭН,  1998). Фактический материал  книги
относится  в  основном  к  16-18 векам,  но  не ограничивается  только  этим
периодом. А  общий смысл этой  книги  примерно таков:  из-за особых  условий
России  объем  прибавочного продукта  хозяйства  русского крестьянина всегда
был, есть и будет меньше, чем в Западной Европе, то есть русское общество --
общество с  минимальным объемом  прибавочного продукта. Эта мысль,  пожалуй,
вполне заслуживает наименования закона.
     Что же  следует из этого фундаментального вывода? Это значит, что после
вычета того, что нужно крестьянину и его семье, он может отдать государству,
то  есть  его  аппарату  управления,  гораздо меньше,  чем  западноевропеец.
Поэтому на  Западе для содержания  одного  воина  или  чиновника достаточно,
например, десяти крестьян, а у нас нужна сотня.
     Но ведь процесс управления везде одинаков!
     Один   человек   может   эффективно   управлять   лишь   четырьмя-пятью
подчиненными,   на   всех  уровнях,  поэтому,  например,   низовое   военное
подразделение в армиях всех  времен и  народов -- пять человек. Даже если по
разным  причинам делались  отделения  боль1 шей  численности (скажем, десять
бойцов),   все  равно   жизнь   заставляла   делить  его  пополам   и  иметь
дополнительного командира над второй половиной. То  же происходит и на более
высоких  уровнях, напрямую управлять десятью заместителями ни один начальник
не может.
     В  делах   гражданских  такого  постоянного  и  интенсивного   процесса
управления, как в армии, нет. но определенная пропорция между управляющими и
управляемыми  должна  соблюдаться.  Ну,  например,  нагрузка  на  налогового
инспектора не  может  в  разных  обществах различаться в десятки раз -- силы
человеческие примерно одинаковы.
     Я  вообще  не  встречал  сравнительного анализа систем государственного
управления у нас и в Европе или Азии, а то, что попадалось, было  написано в
идеологических целях и к употреблению оказывалось непригодно.
     Как же вдесятеро меньший государственный аппарат  или офицерский корпус
могут  выполнять те же  функции?  Вот  где  непаханое  поле для  историка  и
обществоведа.  Очевидно,   что  государство  у   нас   функционирует  как-то
по-другому,  чем  на  Западе. Скорее всего,  наше  население  как бы  больше
вовлечено в процесс управления, хотя внешне это  незаметно. Но  по некоторым
отрывочным сведениям можно сделать именно такой вывод. Так, среди крепостных
крестьян административные  обязанности выполняли десятские, пятидесятские  и
сотские, и  в армии,  как ни странно, на солдатском уровне тоже существовали
свои структуры управления.
     Во Франции,  например,  судейские  и нотариусы  составляли  отдельные и
политически  очень  сильные  общественные  прослойки. Парламент,  с  которым
Людовик XIV собачился  по поводу того, кто же является  государством, именно
из судейских состоял, а не  из народных депутатов, как можно сейчас ошибочно
подумать. А вот кто в России заключал сделки по домовладениям, например? Как
описано  у  Лескова  (не  придумал  же  он  это  из  головы),  делалось  все
самостоятельно, лишь  на "общественных  началах" выборный  вел  "китрать"  с
регистрационными  записями.  И  все! Специального  нотариуса  просто  бы  не
прокормили.
     Эта   структура   общественного   устройства    перекочевывала   и    в
государственные органы.
     Вот   конкретные  примеры  из  специфической  области  государственного
устройства -- а именно из военной истории 18-19 веков.
     Так, в  Крымскую войну, в ходе  наступления на  Черной Речке  4 августа
1852 года,  почти  все офицеры  были  выведены из строя штуцерным огнем, был
убит  и командующий, генерал Реад. Но вполне  организованные атаки войск без
офицеров продолжались, и некоторые были даже более успешны,  чем предыдущие.
У Сергеева-Ценского приводится характерный диалог генерала и солдата, взятый
из чьих-то мемуаров:
     "- Лезервы нам дайте!
     -- А тебя кто послал?
     -- Товарищи.
     -- А офицеры где?
     -- А все поубиванные!"
     Это  не признак какого-то сверхчеловечества -- храбрецы везде есть,  но
аналогичных примеров  в военно-исторических  трудах  я что-то  не  встречал.
Считается, и, как правило,  так и бывает, что при  разрушении управленческой
пирамиды,  когда офицеров остается  меньше  половины,  армия превращается  в
толпу. Но  в  русской армии сохранялась система управления, перенесенная  из
сельской общины, хотя ее  "функционеры" не носили знаков различия. Кстати, в
фундаментальной работе  В.  Белова  по  русскому  крестьянскому  быту  "Лад"
устойчивость русской армии объясняется в большей степени влиянием устройства
патриархальной семьи, чем общины -- я думаю, противоречие незначительно.
     В  мемуарах генерала  Ермолова,  относящихся  к  периоду наполеоновских
войн, приводится такой эпизод:
     короткое   время   нашей   европейской    армией   командовал   генерал
Винценгероде,  который  отличился,  в  частности,  тем,  что  для  повышения
маневренности армии распорядился  продать имущество солдатских  артелей, без
совета с солдатами. Оказывается,  все солдаты объединялись в артели по 50-70
человек для  финансово-хозяйственных целей и  заработка,  и  в  походе, и  в
местах  постоянной  дислокации.  Сменившему  Винценгероде  Кутузову пришлось
отменять   эти  распоряжения,  и   Ермолов  особо  отмечает   неудовольствие
солдатских товариществ.  Он упомянул об этом случае  не как об  историческом
анекдоте, а  как об  иллюстрации того, почему немцев нельзя  использовать  в
русской  армии  (был у Ермолова  такой  пунктик).  Действительно,  как может
командовать армией генерал, не знающий очевидных вещей о ее устройстве?
     Увы, несмотря  на то, что  такая особенность явно не  была для  русских
офицеров  того  времени  секретом,  упоминаний  о  ней  нигде,  кроме  этого
рассказа, нет. Такова уж беда русских мемуаристов  -- о  том, что "все и так
знают", никто не пишет.
     Тоже  своеобразный случай:  во время  Семилетней  войны  первое крупное
сражение  с пруссаками (при Гросс-Егерсдорфе) произошло  в крайне невыгодной
ситуации. Наш лагерь был укреплен, но противник  атаковал с тыла, откуда его
не ждали. При попытке  построиться (без правильного  линейного строя воевать
тогда,  по  западноевропейским  понятиям,  было  нельзя) части перемешались,
солдаты  по  ходу дела  разбили бочки с  вином  -- и пошла потеха.  Прусский
король,  хорошо видя  обстановку  в лагере русских,  понял,  что  битва  уже
выиграна.  Более   того,   и  русский  командующий  --  иностранный  военный
специалист Фермор, с криком "коня мне!" ускакал  с поля битвы. Тем  не менее
русские солдаты, встав кто куда попал, выдержали атаку, и хотя у нас  потерь
было больше (17 тыс. против 11 тыс. у пруссаков), сражение кончилось вничью.
     Претензий к Фермору впоследствии не было -- он проявил профессионализм,