императорской властью. Это была женщина праведная, но скупая, страстно
любившая золото и серебро.

XV. (1) Начав действовать как Август, он прежде всего отстранил от
государственных дел, от службы и должностей всех судей, которых тот грязный
человек выдвинул из числа самых мерзких людей; затем он произвел чистку
сената и сословия всадников. (2) Затем он произвел чистку самих триб59 и
тех, кто пользовался воинскими преимуществами. Произвел он чистку и в своем
Палатинском дворце и во всей своей свите, отстранив от придворной службы
всех непотребных и опозоренных людей, а в дворцовой обслуге он позволил
остаться только тем, кто был необходим. (3) Затем он связал себя клятвой не
иметь при себе ни одного приписного, то есть не несущего никаких
обязанностей, служащего, чтобы не обременять государство выдачей
продовольственных пайков; он говорил, что общественным злом является тот
император, который кровью провинциалов кормит не нужных и не приносящих
пользы государству людей. (4) Он приказал, чтобы ни в одном городе не
показывались судьи, уличенные в воровстве, и если бы таковые показались,
правители провинций должны были отправлять их в ссылку. (5) Он тщательно
проверял воинское продовольствие. Трибунов, которые путем утайки отнимали
что-либо у воинов, он наказывал смертью. (6) Он предписал, чтобы дела и
тяжбы сначала просматривались и разбирались правителями канцелярий и
ученейшими и преданными ему законоведами, из которых первым был тогда
Ульпиан, и только после этого ему делался доклад.

XVI. (1) Он установил очень большое число разумных законов о правах народа
и императорского казначейства. Ни одной правовой норме он не давал силы без
согласия совета, в котором участвовали двадцать законоведов и не менее
пятидесяти ученых и мудрых, и притом очень красноречивых людей, так что в
этом совете подавалось столько же мнений, сколько их требовалось в сенате
для вынесения сенатского постановления. (2) При этом спрашивалось мнение
каждого и записывалось, кто что сказал, но давалось время разобраться и
обдумать, прежде чем говорить, чтобы люди не были принуждены высказываться
о делах большой важности, не подумав. (3) Кроме того, у него был обычай,
если речь шла о праве или делах, приглашать только ученых и красноречивых
людей, если - о военном деле, то старых военных, заслуженных стариков,
хорошо знавших местности, порядок ведения войны, устройство лагеря, а также
всяких образованных людей, главным образом тех, кто знал историю: у них он
спрашивал, как поступали в случаях, подобных тем, какие разбирались,
старинные римские императоры или вожди иноземных племен.

XVII. (1) Энколпий, с которым Александр был в самых дружественных
отношениях, рассказывал, что при виде судьи-вора он готов был собственными
руками вырвать у него глаза: так сильна была ненависть его к тем,
относительно которых было доказано, что они - воры. (2) Септимин,
обстоятельно исследовавший его жизнь, добавляет к этому, что раздражение
Александра против тех судей, которые, по слухам, занимались воровством,
даже если они не были осуждены, было очень велико: если он случайно видел
их, его охватывало душевное волнение, его рвало желчью, лицо его пылало, он
даже терял способность говорить. (3) Когда некий Септимий Арабиан,
получивший печальную известность после того, как он был обвинен в
воровстве, и уже освобожденный при Гелиогабале, явился вместе с другими
сенаторами приветствовать нового государя, Александр воскликнул: (4) "О
Марна! О Юпитер! О бессмертные боги! Арабиан не только жив, но даже
приходит в сенат60, может быть, даже возлагает какие-то надежды на меня!
Таким, дураком, таким глупцом он меня считает!".

XVIII. (1) Приветствовали его всегда только по имени, то есть: "Будь здрав,
Александр!"61. Если кто-нибудь склонял голову или говорил что-нибудь
слишком ласковое, он либо прогонял его как льстеца, если допускало
занимаемое этим человеком положение, либо громко смеялся, если достоинство
человека не позволяло нанести ему более тяжкую обиду. (2) Приняв
приветствия, он приглашал всех сенаторов посидеть с ним62, но к этим
приветствиям он допускал только честных и пользовавшихся доброй славой
людей и велел объявить через глашатая (подобно тому как во время
Элевзинских таинств говорят, что туда не должен вступать никто, кто не
сознает себя чистым), чтобы не приходили приветствовать государя те, кто
сознает себя вором, - иначе они, будучи изобличены, подвергнутся смертной
казни63. (3) Он запретил падать перед ним ниц, тогда как перед Гелиогабалом
уже начали падать ниц, как это принято у персидских царей64. (4) Кроме
того, он высказал суждение, что только воры жалуются на свою бедность,
желая этим прикрыть совершаемые ими в жизни преступления. (5) Он приводил
по-гречески известное изречение о ворах, которое по-латыни значит: "Кто
много награбил, немного дал защитникам, тот уцелеет".

XIX. (1) Префекта претория он назначил себе в соответствии с авторитетным
суждением сената65. Префекта Рима он получил от сената. Вторым префектом
претория он назначил того, кто даже бежал, чтобы не быть назначенным; при
этом Александр сказал, что на государственные должности нужно ставить тех,
кто избегает их, а не тех, кто их домогается. (2) Нового сенатора он
никогда не назначал, не посоветовавшись со всеми присутствовавшими
сенаторами, так что тот избирался голосами всех и о нем давали показания
самые высокопоставленные люди. Если же те, кто давал показания или
высказывал мнение, обманывали, то впоследствии они низводились в самый
последний разряд граждан - после осуждения их как подсудимых, уличенных в
обмане, причем не допускалось смягчения наказания. (3) Он же назначал
сенаторов только по ходатайству людей, занимавших высшие должности в
Палатинском дворце, говоря, что тот, кто назначает сенатора, должен быть
большим человеком. (4) Вольноотпущенников он никогда не вводил в сословие
всадников66, утверждая, что сословие всадников - это питомник сенаторов.

XX. (1) Он был столь выдержанным, что никого не прогонял от себя, со всеми
обращался ласково и приветливо, посещал своих заболевших друзей не только
первого и второго ранга67, но и занимавших более низкие места. Он хотел,
чтобы все высказывали ему свободно, что они думают, и выслушивал то, что
говорилось. (2) Выслушав, он вводил улучшения и исправления, как того
требовали обстоятельства дела. Если же что-нибудь было сделано не совсем
хорошо, то он и сам указывал ошибки, притом без высокомерия и злобы в
сердце. Он всегда собирал у себя всех, за исключением тех, кого
преследовала упорная молва об их воровстве. Об отсутствовавших он всегда
спрашивал. (3) Всякий раз, как мать его Маммея и жена Меммия, дочь