Вильну 18 мая, говорил в этот день с царем, потом 19 мая снова говорил с
царем, у которого и обедал. Но 20 мая утром к нему ни с того ни с сего
пришли граф Кочубей, Нессельроде и еще кое-кто из царской свиты "с
прощальными визитами". Он вовсе не собирался уезжать, когда ему принесли с
царской кухни много великолепных, вкуснейших съестных припасов и вин "на
дорогу". Только он приготовился удивиться этой новой непрошенной
любезности, как все эти странности разъяснились: к графу Нарбонну явился
курьер, почтительно уведомивший его сиятельство, что лошади для него "уже
готовы" и в шесть часов вечера он может уехать из Вильны.

Нарбонну оставалось только прямым путем отправиться из Вильны к Наполеону в
Дрезден. После его доклада о предстоящей войне заговорили уже с абсолютной
уверенностью.



                                     7

Большинство дипломатов Европы верило в победу Наполеона. Но были налицо и
такие факторы, которые если не уравнивали шансы, то все же должны были
серьезно учитываться обеими сторонами.

Во-первых, Испания. Правы были те современники, которые утверждали, что
начиная с 1808 г. Наполеон всегда мог бороться лишь одной рукой, потому что
значительная часть сил оставалась в Испании. Вдумаемся хотя бы в тот факт,
что когда Наполеон подошел к Бородину, то вся бывшая при нем армия была
вдвое меньше той его армии, которая тогда же, осенью 1812 г., дралась и
погибала в Испании.

Среди перехваченных в 1812 г. у французов бумаг была одна, относившаяся к
1810 г., доносившая Наполеону о бесконечной резне в Испании: "У Франции
более 220 тысяч войска в Испании, а французы господствуют только в тех
пунктах, где стоят их войска. Не заметно никакого улучшения в общественном
мнении; никакой надежды на успокоение умов, на привлечение вождей, на
покорение народа. Новые силы еще идут к Пиренеям... 300 тысяч человек будут
еще пущены в ход и, может быть, погибнут в этой губительной войне. И, по
мнению людей самых осведомленных, самых преданных, наиболее решившихся
содействовать целям императора, ему не удастся покорить полуостров со всеми
силами своей империи" [20].

Так обстояло дело и в 1808 и в 1810 гг., так оно было и в 1812 г.

Вторым обстоятельством, менее важным по существу, чем "испанская язва", но
тоже облегчавшим положение России, был неожиданный поворот в шведской
политике. Наполеоновский маршал Бернадотт (князь Понте-Корво) был избран
наследным принцем шведским. Любопытно, что в Швеции его избрали в 1810 г.,
думая этим угодить Наполеону, хотя на самом деле эти два человека уже давно
не терпели друг друга и Наполеон был только раздражен, когда это избрание
состоялось. Умный, ловкий, смелый, честолюбивый Бернадотт, как и многие
другие маршалы Наполеона, начал службу в маленьких чинах в начале
Французской революции, и когда он в 1844 г. скончался (уже будучи королем
шведским, Карлом XIV), то, к величайшему конфузу всего шведского двора, при
его бальзамировании на его руке оказалась вытравленная надпись: "Смерть
королям!" Очевидно, он не предвидел, что ему суждено будет сделаться
основателем королевской династии.

Бернадотт сейчас же после появления своего в Швеции начал сближаться с
Александром. В этом ему помогала и значительная часть шведской
аристократии, возмущенная самоуправством Наполеона, который простым
распоряжением отнял у Швеции так называемую шведскую Померанию, которой
шведы владели с XVII в. Александр обещал также способствовать Швеции в
приобретении Норвегии[21].

Для России запастись нейтралитетом, а особенно дружбой и союзом с Швецией
было поистине очень важно. Слишком живо стояло у всех в памяти, как в 1790
г., в разгар войны с турками, неожиданно в Финском заливе появился шведский
флот и в Петербурге был слышен грохот морской артиллерии.

Бернадотт, наследный принц шведский, уже давно забыл, что он был когда-то
наполеоновским маршалом, и никогда не вспоминал, что он был когда-то
солдатом Французской революции. Для него Александр был другом, Наполеон -
врагом, правда, очень сильным, но все-таки не таким опасным, каким мог бы
стать Александр. От Наполеона Швецию охраняло море, на котором, как и на
всех морях вообще, господствовали англичане. А от Александра, да еще после
присоединения Финляндии к России, Бернадотта ничто не охраняло. И Бернадотт
занял решительно дружескую позицию по отношению к России еще весной 1812 г.
Бернадотт знал, что Наполеон очень раздражен этим. Он предупреждал русского
посланника в Стокгольме Сухтелена, что и ему, Бернадотту, и Александру
грозит смерть от подосланных из Парижа убийц. Однако Бернадотт предлагал
уже наперед военную помощь России, если русские дела пойдут очень
плохо[22].

Много помог делу сближения России с Швецией один из самых близких в это
время к Александру людей - Армфельд. Энергичный; очень неглупый, страстно
ненавидевший Наполеона, перекочевавший к русскому двору и необычайно быстро
сблизившийся с Александром, швед Армфельд играл в Петербурге перед взрывом
войны 1812 г. очень большую роль. Что он очень много способствовал важному
соглашению между Россией и Швецией - и подготовке этого дела и завершению
его, - это признали оба шведских представителя в 1811 и 1812 гг. (Шенбуш, а
за ним его преемник в петербургском дипломатическом корпусе Левенгольм).
Армфельд, подталкивая Александра к разрыву с Наполеоном, в то же время не
скрывал от себя слабых сторон всего русского государственного организма: "Я
веду открытую войну с господами министрами насчет всего, что касается
администрации, финансов и таможни... Надо быть здесь, на месте, надо войти
в постоянные сношения со здешними чиновниками, чтобы удостовериться в том,
как страна эта отстала от остального мира; русские чиновники, это собрание
медведей, или полированных варваров. Фридрих II говорил, что Швеция на сто
лет отстала от века; Россия, по-моему, отстала на тысячу лет, - так писал
он в доверительных письмах из Петербурга. - В России не существует законов,
которым бы подчинялись" [23].