присоединяет к своей империи новые и новые земли, наводняет прусские
крепости войсками, и острие его могущества все ближе и ближе продвигается
на восток, к России. В то же время усиливаются жестокие преследования
против нарушителей континентальной блокады.

Безмолвие царило в устрашенной Европе.

Современники утверждали, что позднейшим поколениям очень трудно понять
политическую атмосферу тогдашней Европы. Князь П. А. Вяземский, друг
Пушкина, писал впоследствии: "Наполеон... был равно страшен и царям, и
народам. Кто не жил в эту эпоху, тот знать не может, догадаться не может,
как душно было жить в это время. Судьба каждого государства, почти каждого
лица более или менее, так или иначе, не сегодня, так завтра зависела от
прихотей тюильрийского кабинета, или от боевых распоряжений наполеоновской
главной квартиры. Все были как под страхом землетрясения или извержения
огнедышащей горы... Никто не мог ни действовать, ни дышать свободно" [4].

Присоединение Голландии к Французской империи в июне 1810 г., перевод трех
французских дивизий с юга Германии на север ее, к Балтийскому морю, в
августе 1810 г., посылка из Французской империи 50 тысяч ружей в герцогство
Варшавское и артиллерийского полка в занятый французами Магдебург - все эти
грозные признаки приближающейся новой бури русская дипломатия ставила в
прямую связь с "австрийским браком" и австрийским союзом Наполеона[5].
Россия становилась Наполеону не нужна, его власть над Европой получала
новую точку опоры в Вене.

Во второй половине 1810 г. началось уже, как выражается Нессельроде,
"проведение трианонского тарифа вооруженной рукой", - и всюду в Европе
запылали костры, на которых сжигались английские товары. России было
предложено принять такие же меры, но русское правительство это отвергло,
так как этим нарушались "независимость и интересы" России. В декабре 1810
г. Наполеон присоединил к своей империи ганзейские города - Гамбург,
Бремен, Любек - и уж, кстати, всю территорию между Голландией и Гамбургом,
в том числе герцогство Ольденбургское. Сестра Александра Екатерина была
женой сына и наследника герцога Ольденбургского. Александр протестовал. Но
Наполеон "прибавил новое оскорбление", приказав своему министру герцогу де
Кадору даже не принять русской ноты протеста. Наконец, в декабре 1810 г.
последовало издание нового русского тарифа, в котором повышались пошлины на
предметы роскоши и на вина, т. е. как раз на товары, ввозимые в Россию из
Франции.

Отношения между обоими императорами с тех пор не переставали резко
ухудшаться.

Чем больше Наполеон наводнял войсками Польшу и Пруссию вопреки условиям
Тильзитского мира об эвакуации их из Пруссии, чем более придирчиво и зорко
наблюдал он за исполнением правил блокады, тем теснее тайные упования
русского правительства связывались с Англией.

В докладе, представленном Наполеону 7 апреля 1810 г. Министром иностранных
дел герцогом де Кадором, император прочел: "Британский кабинет не потерял
надежды сблизиться с Россией, а также с турками, и таким путем обеспечить
себе на Балтийском море, в Архипелаге и на Черном море более полезные для
своих мануфактур ресурсы, чем те, которые дало бы переходящее перемирие,
даже если бы оно открыло порты Франции, Германии, Голландии и Италии"[6].

Герцог де Кадор опасается, что это может удаться англичанам: вокруг
Александра происходит борьба "интересов"; и Англия "обещаниями, посулами
выгод, соблазнительными гарантиями" может много сделать. "Продажность
петербургского двора никогда не подвергалась сомнениям. Эта продажность
была открытой в царствования Елизаветы, Екатерины, Павла. Если же в
нынешнее царствование она не так публична, если у нас есть в России
несколько друзей, недоступных английским предложениям, как, например, граф
Румянцев, князья Куракины и очень небольшое число других, то не менее
справедливо и то, что большинство царедворцев отчасти по привычке, отчасти
из привязанности к императрице-матери, отчасти из досады на уменьшение
своих доходов вследствие изменившегося денежного курса, отчасти под
влиянием подкупа являются тайными сторонниками Англии".

Герцог де Кадор в этом секретном своем докладе откровенно сознается, что
трудно воспрепятствовать возможному сближению Англии с Россией: "Как
достигнуть перерыва на всех пунктах тайных сношений Англии и России, когда
взаимные интересы, более или менее насущные, заставят оба двора возобновить
эти сношения?" Нужно сказать, что этот министр Наполеона - Шампаньи,
получивший титул герцога де Кадора, - был только послушнейшим орудием воли
своего повелителя и свою миссию видел в том, чтобы подыгрываться и
повторять все, что соответствовало страстям и мыслям императора. Так, он
ставит себе в заслугу, что его предшественники стремились заключить мир с
Англией, а он, герцог де Кадор, стоит за продолжение войны. А для этого
нужно закончить завоевание Испании, и тогда, заперты все порты Европы. "В
Кадисе, ваше величество, будете в состоянии порвать или укрепить связи с
Россией". От Кадиса до Петербурга английские суда и товары никуда не должны
быть допущены.

В декабре 1810 г., после опубликования нового русского тарифа, о войне
между обеими империями заговорили в самых разнообразных слоях европейских
народов.

В первый раз в переписке с любимой сестрой Екатериной Павловной Александр
26 декабря 1810 г. пишет: "По-видимому, кровь еще должна будет проливаться;
по крайней мере я сделал все, что было человечески возможно, чтобы этого
избежать". Дело идет о лишении Петра Ольденбургского (а следовательно, и
сына его Георга, мужа Екатерины Павловны) его герцогства, захваченного
Наполеоном. Больше он ничего не говорит в письме, но очень многозначительно
прибавляет список вопросов, о которых он намерен беседовать с сестрой
лично[7]. Он собирался тогда в Тверь, где она жила, и действительно явился
туда в марте 1811 г. В этом списке вопросов почетное место занимают именно
военные вопросы: устройство армии, увеличение ее численности, резервы и т.
д. Если в грубом по существу и грубо обставленном захвате Ольденбурга со
стороны Наполеона можно было предполагать, кроме желания обеспечить надзор