У Наполеона были некоторые планы, касавшиеся организации и эксплуата-
ции колоний. Но возобновившаяся весной 1803 г. война с Англией заставила
его отказаться от планов широкой  колониальной  политики.  Невозможность
при полной отрезанности приморских сообщений удержать в своих руках  да-
лекие владения на Миссисипи заставила Наполеона даже продать (30  апреля
1802 г.) Соединенным Штатам всю еще остававшуюся в руках французов часть
Луизианы.
   Та (большая) часть английской буржуазии, которая весной 1803 г. гром-
ко требовала расторжения Амьенского мира, имела  в  виду  между  многими
прочими мотивами еще и этот: воспрепятствовать Наполеону удержать старые
французские колонии и приобрести новые. Но Амьенский мир  стал  надламы-
ваться и разрушаться не только в Англии, но и в Париже.  Наполеон  пола-
гал, что, заключив этот мир, англичане уже отказались впредь  от  вмеша-
тельства в дела Европы и примирились окончательно с его грядущей гегемо-
нией на континенте, и вдруг оказалось, что это не  так  и  что  смотреть
сложа руки на то, что Бонапарт делает в Европе, Англия не согласна.
   Начались сложные дипломатические переговоры. Обе стороны не желали  и
не могли уступить друг другу, и обе очень хорошо  друг  друга  понимали.
Уже с самого начала 1803 г. переговоры стали принимать  такой  характер,
что нужно было ждать близкого разрыва. Колебания, конечно, были и в Лон-
доне и в Париже. Английские министры далеко не все  были  убеждены,  что
страна вполне готова снова ринуться в опаснейшую борьбу, да еще на  пер-
вых порах без союзников,- Франция в этот момент была  в  мире  со  всеми
державами. С своей стороны Бонапарт знал, до какой степени торговая бур-
жуазия Парижа и Лиона, а также и  промышленники,  производящие  предметы
роскоши, завалены блестящими коммерческими предложениями и  заказами  из
Англии, как оживилась в первые же месяцы после Амьенского мира  торговля
от приезда 15 тысяч богатых туристов из Англии; знал он также, что вмес-
те с тем сам-то он и сейчас, в мирное время, имеет возможность  не  пус-
кать английские товары во Францию, и поэтому война  с  Англией  с  точки
зрения интересов французских промышленников непосредственно ничего ново-
го в этом смысле не даст. Правда, при войне запретительную систему можно
было бы обострить, усилить и расширить на новые страны, на что очень на-
деялся Наполеон. Но все же он колебался.
   Знаменитая сцена гнева на  аудиенции  английского  посла  в  Тюильри,
окончательно толкнувшая обе державы к войне, была разыграна Наполеоном в
качестве последней пробы, последней попытки устрашения.
   Тут следует кстати сказать несколько слов об этой характерной особен-
ности Наполеона, так часто и столь многих сбивавшей с толку.  Бесспорно,
что эта надменная, сумрачная, быстро раздражающаяся, почти всех на свете
презирающая натура была склонна к порывам бешеного гнева. Следует  заме-
тить, что вообще Наполеон великолепно владел  собой.  Он  даже  указывал
знаменитому трагическому актеру Тальма, у которого он сам  многому  нау-
чился и за это к нему благоволил, на всю неестественность того, что тра-
гики проделывают на театральной сцене, когда  хотят  изобразить  сильные
чувства: "Тальма, вы приходите иногда во дворец ко мне утром. Вы тут ви-
дите принцесс, потерявших  возлюбленного,  государей,  которые  потеряли
свои государства, бывших королей, у которых война отняла их высокий сан,
видных генералов, которые надеются получить корону или выпрашивают  себе
корону. Вокруг меня обманутое честолюбие, пылкое  соперничество,  вокруг
меня катастрофы, скорбь, скрытая в глубине сердца, горе, которое  проры-
вается наружу. Конечно, все это трагедия; мой дворец полон трагедий, и я
сам, конечно, наиболее трагическое лицо нашего времени. Что же, разве мы
поднимаем руки кверху? Разве мы изучаем наши жесты? Принимаем позы?  На-
пускаем на себя вид величия? Разве мы испускаем крики?  Нет,  не  правда
ли? Мы говорим естественно, как говорит каждый, когда он одушевлен инте-
ресом или страстью. Так делали и те лица, которые до меня занимали миро-
вую сцену и тоже играли трагедии на троне.  Вот  примеры,  над  которыми
стоит подумать".
   Наполеон владел собой почти всегда. Только с единственной страстью  -
с гневом - он не всегда умел справиться. Эти порывы были резки и  ужасны
для окружающих. Во время припадков гнева он бывал поистине страшен  даже
для самых твердых и мужественных. Но вместе с  тем  Наполеону  случалось
иногда с определенными целями и на основании зрело обдуманных  соображе-
ний (и совершенно независимо от природной, настоящей вспыльчивости)  ра-
зыгрывать искусственные сцены ярости, причем он проделывал это  с  таким
высоким театральным талантом, с такой  поразительно  тонкой  симуляцией,
что только очень уж хорошо знавшие его зрители могли догадаться об  этом
комедиантстве, да и то не всегда, часто и они ошибались.
   Назначенный английским послом во Франции Уитворт с самого  начала  не
верил в возможность сохранения мира с Бонапартом, и не потому даже,  что
Франция уже слишком много выиграла по Амьенскому миру,  но  потому,  что
после Амьенского мира первый консул стал  распоряжаться  в  сопредельной
Европе так, как если бы она уже была в его ведении. Осенью 1802 г., нап-
ример, он объявил Швейцарии, что желает ввести в ней новое государствен-
ное устройство и посадить правительство, "дружественное Франции". Объяс-
нял он свое желание, указывая швейцарцам на их географическое  положение
- между Францией и Италией, которая подвластна Франции, а подкрепил свои
географические соображения посылкой на границу Швейцарии генерала Нея  с
30 тысячами солдат. Швейцария смирилась и стала беспрекословно  покорной
страной. Почти одновременно Наполеон формально  и  окончательно  объявил
королевство Пьемонт присоединенным к Франции.  Западногерманские  мелкие
государи и князья, лишившись после Люневильского мира 1801 г. надежды на
Австрию, трепетали перед Наполеоном, а обращался он с ними, в самом пол-
ном и точном смысле слова, как со своими лакеями.  Наконец  и  Голландия
была прочно в его руках, было ясно, что она уже не вырвется и не освобо-
дится от него.
   Примириться со всем этим Англия не хотела и не  могла.  В  первой  же
большой аудиенции, 18 февраля 1803 г.. Наполеон разыграл сцену раздраже-
ния и угроз. Он говорил о своем могуществе, о том, что если Англия осме-
лится начать войну, то это будет войной "на истребление",  что  напрасно
Англия надеется на союзников, что Австрия как великая  держава  "не  су-
ществует больше". Он говорил таким тоном и так кричал, что Уитворт писал
своему начальнику, министру иностранных дел лорду Гоуксбери: "Мне  каза-
лось, что я слышу скорее какого-то драгунского капитана, а не главу  од-
ного из могущественнейших государств Европы".  Идея  запугать  Англию  и
этим предотвратить войну, продолжая притом хозяйничать в Европе,  упорно
владела Наполеоном. Но тут коса нашла на камень. Английская буржуазия  и
аристократия, во многом уже тогда резко расходившиеся, были  согласны  в
одном: не допустить подчинения Европы диктатору  Наполеону.  Он  грозил,