нелепую роскошь.
   Невероятный  размах,  что-то  словно  бы  от  буйства   природы,   от
беспредельности  степного  раздолья,  ничего  общего  с   убогим   бытом
кочевников, высокий вкус и в  то  же  время  дикость,  блеск  и  роскошь
итальянских городов и тысячелетняя изысканность Царьграда,  а  ко  всему
этому восточные краски и звуки, безудержность  -  все  это  сливалось  в
невиданную еще миром торжественность,  приготовлениями  к  которой  были
заняты державные люди и лизоблюды, иноземные мастера и  служители  бога,
знаменитые зодчие и простые черноробы, крикуны и примитивные дармоеды.
   На Ипподроме Коджа Синан  сооружал  султанский  трон  на  лазуритовых
столбах, вывезенных из  Египта.  Над  престолом  будет  натянут  золотой
балдахин, стены в нем из самых дорогих в мире тканей, полы будут устланы
тончайшими в мире персидскими коврами. Сулейман несколько раз  ездил  на
Ат-Мейдан, брал с собой Роксолану, показывал ей, как идет строительство,
рассказывал, как у подножья его престола на всю  ширь  Ат-Мейдана  будет
раскинуто множество разноцветных  шелковых  шатров  для  высочайших  лиц
державы и среди них - ближе всех к престолу - золотые шатры для нее, для
валиде и для султанских сестер, ибо он вознамерился нарушить обычай,  по
которому  женщинам  запрещено  присутствовать  на   сюннете   вместе   с
мужчинами, и хочет сделать так, чтобы эти  торжества  доставили  радость
прежде всего ей, Хуррем.
   - Уже определено на диване, что  это  будет  длиться  ровно  двадцать
дней, - сказал он. - Весь Стамбул готовится с радостью и благодарностью.
Всюду царит  небывалое  воодушевление.  Даже  звери  из  моего  зверинца
готовятся к сюннету. Мы пообещали отпустить на  волю  одного  взятого  в
рабство немца, который хочет поразить нас невиданным зрелищем боя  львов
с диким вепрем. Ты должна явиться на сюннете во всем блеске  и  роскоши,
какие только может дать тебе твое высочайшее положение в державе.
   - Может, выступить вместе с дикими зверями? - засмеялась Роксолана.
   -  Женщинам  прежде  всего  следует  позаботиться  о  соответственных
нарядах. Султанша должна являться на глаза толпы в новом убранстве перед
каждой молитвой.
   - Пять молитв на день и двадцать дней сюннета,  -  следовательно  сто
новых платьев только для этой церемонии? Ваша щедрость воистину не имеет
границ, мой повелитель! Я должна бы радоваться и смеяться в час сюннета,
но боюсь, буду плакать, думая о своих детях, о том, как им больно.
   - Это делается во имя аллаха.
   - Но почему все, что творится во имя  аллаха,  должно  сопровождаться
болью?
   - А что такое боль? Может, это и есть жизнь.
   - Тогда как  объяснить  плач  и  стенания,  которые  услышал  пророк,
поднявшись на седьмое небо? Разве то не человеческий плач и почему люди,
вместо того чтобы радоваться жизни, оплакивают ее?
   - То плач ангелов, которые со слезами вымаливают  у  аллаха  прощения
грехов для правоверных. В час сюннета  мы  устроим  ученый  спор  мудрых
улемов, чтобы раскрыть все величие этого обряда,  который  оставляет  на
человеке знак принадлежности его к истинной вере, к избранникам аллаха.
   Роксолана вздохнула. Как  все  просто.  Каждый  негодяй  может  стать
избранником аллаха, пожертвовав для этого такою малостью!
   - Я буду с нетерпением ждать этого высокого торжества, - сказала она.
   - Я не сомневаюсь, что ты  будешь  довольна  невиданным  зрелищем,  -
пообещал султан.
   Зрелище действительно оказалось исключительным.
   С  утра  назначенного  дня  Сулейман  с   султаншей   и   валиде,   в
сопровождении  всего  двора  прибыл  на  Ат-Мейдан,  где  поблизости  от
янычарской казармы-мехтерхане уже высился его роскошный престол, а перед
ним во всю ширь прежнего царьградского Ипподрома играли яркими  красками
пышные шатры для приближенных, вельмож и прислужников. Навстречу султану
вышли второй и третий визири - Аяз-паша  и  Касим-паша,  великий  визирь
Ибрагим ждал падишаха особо, посреди Ипподрома,  окруженный  янычарскими
агами и вельможами. Все были пешие,  только  султан  на  коне,  которого
держали за золотые поводья, идя по сторонам, имрахор султанских  конюшен
Рустем-паша и его помощник. До престола Сулеймана сопровождали  двадцать
побежденных вельмож - их поставили потом у античных  статуй,  вывезенных
Ибрагимом из Буды.
   Настал  великий  обряд  целования  султановой  руки.  Допущены   были
вернейшие визири, вельможи, военные старшины, мудрые  улемы.  Ревели  от
восторга толпы,  и  откликались  рычанием  звери  султанского  зверинца.
Львам, рысям, леопардам, пантерам, медведям, слонам как будто бы тоже не
терпелось  поскорее  присоединиться  к  тому,  что  с   таким   буйством
начиналось на Ипподроме. Играли военные оркестры, неутомимо и безумолчно
били пушки над Босфором и возле всех ворот Стамбула. В том реве,  криках
и грохоте никто не заметил, что султанская сестра Хатиджа не явилась  на
празднество, хотя оно происходило чуть ли не перед ее дворцом.  Ибрагиму
сказала: "Не хочу видеть  недоносков  этой  ведьмы!"  Султану  никто  не
решился доложить о Хатидже, он же сам вряд ли заметил это в первые  дни,
полностью поглощенный своими высокими обязанностями повелителя торжеств.
   На второй день поклонялись падишаху старые визири, паши, мудрецы,  на
третий - санджакбеги, эмиры азиатских  племен,  иноземные  послы.  Одних
принимали  молча,  другим  султан  благосклонно  кивал   головой,   иным
отзывался ласковым словом, со своим бывшим визирем  Пири  Мехмедом  даже
обменялся стихами, поскольку оба они считали себя прежде всего поэтами.
   Все, кто шел на поклон к  султану,  несли  дары.  Дамасские  шелка  и
египетские  полотна,  индийские  шали  и  муслин,   греческая   бязь   и
венецианские   кружева,   золото   и   серебро,   сосуды,    наполненные
драгоценностями, сапфировые чаши, хрустальные кубки,  китайский  фарфор,
русские меха, арабские скакуны, турецкие и мамелюкские  кони,  греческие
мальчики,  венгерские  и  эфиопские  рабы,  -  не  было   конца   щедрым
подношениям,    каждый    старался    превзойти    других     щедростью,
изобретательностью, поразить  чем-то  невиданным,  редкостным,  проявить
широту своей души. Подарки одного только великого визиря  Ибрагима  были
стоимостью в пятьдесят тысяч дукатов. Впечатление создавалось такое, что
к ногам Сулеймана брошено было в эти дни  еще  одно  царство.  Султан  в
своей щедрости роздал его многим, теперь все было подобрано и возвращено
законному владельцу.
   На четвертый день  Сулеймана  окружили  улемы,  бывшие  его  учителя,
наставники его сыновей. Султан угощал их коржиками, фруктами,  щербетом.
Жонглеры и акробаты развлекали присутствующих. Танцевали кечеки-мальчики
в женском одеянии.  Шуты  веселили  люд.  Меддахи  рассказывали  смешные
истории.  Карагьёзчики  показывали  свои  представления  о  приключениях