участию во власти. Высшая похвала римлян и достойная оценка  их  лучшего
императора заключается в  замечательных  словах,  с  которыми  греческий
оратор, Аристид, обратился к Марку Аврелию и его товарищу Веру: "при вас
все для всех открыто. Всякий, кто достоин магистратуры или общественного
доверия, перестает считаться иностранцем. Имя римлянина  перестало  быть
принадлежностью одного города, но стало достоянием  человеческого  рода.
Вы установили  управление  миром  на  подобие  строя  одной  семьи".  Не
мудрено, поэтому, что в Р. империи рано появляется представление о Риме,
как общем отечестве. Замечательно, что эту идею вносят в Рим выходцы  из
Испании, давшей Риму  и  лучших  императоров.  Уже  Сенека,  воспитатель
Нерона и во время его малолетства правитель империи, восклицает: "Рим  -
как бы наше общее отечество". Это выражение усваивают себе затем, уже  в
более  положительном  смысле,  римские  юристы.  "Рим   -   общее   наше
отечество":  на  этом,  между  прочим,  основывается  утверждение,   что
изгнанный из одного города, не может проживать в Риме,  так  как  "Р.  -
отечество всех". Понятно почему страх Р.  владычества  стал  уступать  у
провинциалов место любви к Риму и какому-то поклонению пред ним.
   Нельзя без умиления  читать  стихотворение  греческой  женщины-поэта,
Эринны  (единственное,  от  нее  до  нас  дошедшее),   в   котором   она
приветствует "Рому, дочь Ареса", и сулит ей вечность -  или  прощание  с
Римом галла Рутилия, на  коленах  лобызавшего,  со  слезами  на  глазах,
"священные камни" Р., за то, что  он  "создал  единое  отечество  многим
народам", за то, что "благом стала для покоренных против их воли римская
власть", зато, что "Рим превратил мир в стройную общину  (urbem  fecisti
quod prius orbis erat) и не только владычествовал, но, что  важнее,  был
достоин  владычества".  Гораздо  существеннее,  чем  эта   благодарность
провинциалов, благословляющих Рим за то, что он,  говоря  словами  поэта
Пруденция,  "поверг  побежденных  в  братские  оковы",  другое  чувство,
вызванное сознанием, что Рим стал общим отечеством. С тех пор,  как,  по
выражению Ам. Тьерри, "маленькая община на берегах Тибра  разрослась  во
вселенскую общину", с тех пор, как  расширяется  и  одухотворяется  идея
Рима и римский патриотизм принимает моральный и культурный  характер,  -
любовь к Риму становится любовью к роду человеческому  и  связующим  его
идеалом. Уже поэт Лукан, племянник Сенеки, дает  этому  чувству  сильное
выражение, говоря о "священной  любви  к  миру"  (sacer  orbis  amor)  и
прославляя "гражданина, убежденного в том, что он родился на свет не для
себя, а для всего этого света".  Это  общее  сознание  культурной  связи
между всеми римскими гражданами порождает в III веке понятие  romanitas,
в противоположность варварству. Задача соратников Ромула,  отнимавших  у
соседей, сабинян, их жен и поля, превращается, таким образом,  в  мирную
общечеловеческую задачу.
   В области идеалов и  принципов,  возвещаемых  поэтами,  философами  и
юристами, Рим достигает высшего своего развития  и  становится  образцом
для последующих поколений и народов. Он был обязан  этим  взаимодействию
Рима и провинций; но именно в этом процессе  взаимодействия  заключались
зародыши падения.  Оно  подготовлялось  с  двух  сторон:  претворяясь  в
провинциях,  Рим  утрачивал   свою   творческую,   созидательную   силу,
переставал  быть  духовным  цементом,  соединявшим  разнородные   части;
провинции были слишком различны  между  собой  в  культурном  отношении;
процесс ассимиляции и уравнения  в  правах  поднимал  на  поверхность  и
ставил нередко на первый план национальные или социальные элементы,  еще
не культурные или стоявшие много ниже общего уровня. Два, в особенности,
учреждения действовали вредно в  этом  направлении:  рабство  и  войско.
Рабство выводило в  люди  вольноотпущенников,  самую  испорченную  часть
античного общества, совмещавших в себе пороки "раба"  и  "господина",  и
лишенных всяких принципов и преданий; а так как это были люди  способные
и необходимые для бывшего господина, то они играли роковую роль повсюду,
в  особенности  при  дворе  императоров.   Войско   принимало   в   себя
представителей физической силы и грубой энергии и выводило их  быстро  -
особенно во время смут и солдатских восстаний на вершину власти, приучая
общество к  насилию  и  к  преклонению  перед  силой,  а  правящих  -  к
пренебрежению законом. Другая опасность грозила со стороны политической:
эволюция Р. империи заключалась в создании из разнородных по  устройству
областей, сплоченных Р. оружием, единого стройного государства. Цель эта
достигалась развитием специального органа государственного управления  -
первой в мире бюрократии, которая все размножалась и специализировалась.
Но, при все  более  усиливающемся  военном  характере  власти,  при  все
большем   преобладании   некультурных   элементов,   при   развивавшемся
стремлении к объединению и уравнению, стала ослабевать  самодеятельность
старинных центров и очагов культуры.
   В этом историческом процессе выдается время, когда  владычество  Рима
уже утратило характер грубой эксплуатации республиканской эпохи, но  еще
не приняло мертвенных форм позднейшей империи. Лучшей эпохой Р.  империи
всеми  признается  II  век,  и  это  приписывается  обыкновенно   личным
достоинствам  царствовавших  тогда  императоров;  но  не   этой   только
случайностью следует объяснять значение эпохи Траяна и Марка Аврелия,  а
установившимся тогда равновесием  между  противоположными  элементами  и
стремлениями  -  между  Римом  и  провинциями,   между   республиканским
преданием свободы и монархическим  порядком.  Это  было  время,  которое
можно характеризовать прекрасными словами Тацита, восхваляющего Нерву за
то,  что  он  "сумел  соединить   вещи   прежде   (olim)   несовместимые
(dissociabiles)  -  принципат  и  свободу".  В  III  в.  это  стало  уже
невозможным. Среди анархии,  вызванной  своеволием  легионов,  развилось
бюрократическое управление, венцом которого была система Диоклетиана,  с
ее стремлением все регламентировать, определить  обязанности  каждого  и
приковать его к месту: земледельца - к его  "глыбе",  куриала  -  к  его
курии, ремесленника - к его цеху, подобно тому, как эдиктом  Диоклетиана
всякому товару была указана цена. Тогда-то возник колонат, этот  переход
от античного рабства к средневековому крепостничеству;  прежнее  деление
людей по политическим разрядам - Р. граждане, союзники и  провинциалы  -
было заменено делением на социальные классы. Вместе  с  тем  наступил  и
конец античного мира, державшегося  двумя  понятиями  -  самостоятельной
общины (polis)  и  гражданина.  Полис  заменяется  муниципием;  почетная
должность (honos) обращается в повинность (munus); сенатор местной курии
или  куриал  становится  крепостным  человеком  города,   обязанным   до
разорения  отвечать  своим  имуществом  за  недобор  податей;  вместе  с
понятием о polis  исчезает  и  гражданин,  который  прежде  мог  быть  и
магистратом, и воином, и жрецом, теперь же  становится  или  чиновником,
или солдатом, или церковником (clericus).
   Между тем в Р. империи произошел самый важный по  своим  последствиям