смело сказать, что ни один русский профессор не производил на  аудиторию
такого неотразимого и  глубокого  впечатления.  В  самом  содержали  его
лекций особенно привлекала способность лектора к художественному синтезу
явлений:  наблюдения  над  различными   сторонами   исторической   жизни
складывались у него  всегда  в  единую  картину,  передававшую  характер
целого. Кроме университетских курсов, Г.  прославили  публичные  лекции,
которые собирали все, что было лучшего в тогдашнем московском  обществе.
Читал он их три раза: в 1843 - 44 г. курс по истории  средних  веков;  в
1845 - 46 г. - сравнительную ист. Англии и  Франции;  в  1851  -  четыре
характеристики  (Тамерлан,  Александр  Великий,  Людовик   IX,   Бекон).
Последние изданы в "Собрании  Сочинений";  кроме  того  профессор  Бабст
напеч. в журн. "Время" за 1862 г. несколько  лекции  из  университетских
курсов (введение в  историю  средних  веков;  характеристики  нескольких
римских императоров); его  текст,  однако,  не  может  считаться  точным
воспроизведением слов Г. Затем сохранились неизданными собственно ручные
конспекты средневекового курса (вероятно 1839 г.)  и  несколько  записей
слушателей,  кот.  отличаются  обычными  в  таких  случаях  пробелами  и
недоразумениями. Этот материал во всяком случае показывает, что Г. никак
нельзя было упрекнуть в заискивании перед аудиторией: он строго держался
научных требований, избегал всяких намеков на современные  ему  порядки,
не боялся говорить об отдаленных эпохах и трудных исторических вопросах.
Писал он неохотно и уже потому не имел  возможности  оставить  потомству
столько же, сколько дал современникам. В 1845  году  вышла  магистерская
его диссертация (Волин, Иомсбург и Винета), в  которой  автор  критикует
предание о блестящей столице вендского  Поморья  -  Винете.  В  1849  г.
исследование об аббате Сугерии осветило с точки зрения, установленной О.
Тьерри и Гизо, историю образования  государства  во  Франции;  при  этом
выдвинулась  церковь,   как   сила,   наиболее   содействовавшая   этому
образованию. В 1852 г. была произнесена Г. замечательная актовая речь "О
современном состоянии  и  значении  всеобщей  истории":  она  резюмирует
взгляды историка на его  науку  в  период  полной  умственной  зрелости.
Влияние Гегеля уже значительно ослабело; автор отмечает  односторонность
и произвольность его построений, указывает на могущественное воздействие
со стороны естественных наук и пытается определить, в какой мере история
имеет право на самостоятельный  метод.  В  1865  г.  в  Архиве  Калачева
появилась  статья  "О  родовом  быте  у  древних   германцев",   которая
показывала влияние и вырождение германской  родовой  общины  и  косвенно
содействовала  формулированию   теории   родового   быта,   выставленной
Соловьевым и  Кавелиным  против  Беляева.  Помимо  этих  главных  работ,
появился  ряд  статей,  вызванных  новостями   заграничной   и   русской
литературы,  за  которыми  Г.  всегда   внимательно   следил.   Наиболее
замечательны:  начало  биографии  Нибура,  составленное  по  поводу  его
переписки; отчеты о лекциях Нибура по  древней  истории;  о  книге  Нича
(Гракхи); о культурном движении времен Римской империи (по поводу сочин.
Шмидта);  о  "Судьбах  Италии"   Кудрявцева,   о   "Латинской   империи"
Медовикова, о "Проклятых племенах" Мишеля.  Несоразмерность  между  тем,
что. напечатал Г., и тем, что он мог  бы  сделать,  становится  особенно
чувствительной, если обратить внимание  на  разнообразные  планы  работ,
которые он составлял и для которых подготовлялся в течение своей  жизни.
Еще за границей его  занимала  мысль  написать  монографию  о  городе  в
древней, средневековой и новой истории.  В  связи  с  географическими  и
этнографическими интересами явился  план  сочинения  о  галлах,  которое
показало бы роль племенного фактора. В последние годы жизни  Г.  стал  с
особенной охотой  заниматься  "переходными"  эпохами,  отыскивая  в  них
выражение той смены руководящих идей, которая особенно  знаменательна  в
культурной истории. Наконец, помимо чисто ученых  работ,  он  предпринял
трудную и капитальную работу по составлению учебника  всеобщей  истории,
но  успел  составить  только  первые  главы,  которые  дают   прекрасные
характеристики и на  родов  эпох  и  намечают  обще  историческую  связь
развития.
   Не одни личные свойства мешали Г. достигнуть всех тех результатов, на
которые он мог бы рассчитывать  по  своему  таланту  и  знаниям.  Многое
объясняется условиями времени и особенностями положения Г.  В  известном
смысле это было положение исключительное и завидное. Семейные  отношения
сложились счастливо: в  1841  г.  Г.  женился  на  Елизавете  Богдановне
Мюльгаузен, которая стала для него товарищем, способным понять, оценить,
поддержать нравственно. Г.  был  окружен  многочисленными  и  искренними
друзьями, был одним из главных деятелей в том духовном движении, которое
ознаменовало "сороковые годы". Но эта жизнь в постоянном обмене мыслей и
мнений с лучшими представителями русского  общества  поглощала  время  и
энергию; участвуя в плодотворной коллективной работе московских кружков,
Г. терял возможность  уединиться  и  сосредоточиться  для  своей  личной
работы. С самого прибытия из заграницы  он  занял  выдающееся  положение
среди молодых профессоров "западников" московского  университета.  Никто
более его не выражал самостоятельного авторитета  науки  и  культуры,  в
противоположность  "казенному"  духу  и   самомнению   полуобразованного
общества. Ему пришлось сразу выступить и против некоторых направлений  в
передовой   среде:    пришлось    бороться    с    преклонением    перед
действительностью, за ее успех  и  силу,  которому  на  некоторое  время
подпал Белинский  и  гегелианская  правая;  пришлось  спорить  и  против
идеализации древне-народной  культуры,  которую  проводили  славянофилы.
Убежденный поклонник Петра  Великого,  Грановский  не  считал  его  дело
законченным, хотя бы в главных чертах, и вполне сочувствовал либеральным
идеям, которые охватили зап. Европу в тридцатых и сороковых  годах.  При
историческом складе его мысли, он не рассчитывал  на  быструю  победу  и
предостерегал против не обдуманных порывов: мало помалу обозначились его
разноглася в этом отношении с одним из  самых  близких  ему  людей  -  с
Герценом. Личная дружба сохранилась до смерти  Г.;  но  еще  в  середине
сороковых годов один из них, более резкий и  односторонний,  примкнул  к
антирелигиозному материализму, другой отстаивал право  на  существование
"романтических" идеалов, без которых личная и  народная  жизнь  казались
ему неполной. Заграничной деятельности Герцена Г. не сочувствовал,  хотя
крайне тяготился условиями тогдашней русской жизни.  Своею  благородною,
истинно  просветительною  деятельностью  Г.  не  только  завоевал   себе
совершенно  исключительное  положение  в  университете  и  своих  личных
поклонников делал  представителями  гуманности  в  обществе,  не  только
внушил  уважение  своим  принципиальным  противникам,  но   даже   сумел
приобрести авторитет в глазах правительства, хотя оно  в  конце  40-х  и
начале 50-х годов весьма недружелюбно относилось ко  всякому  проявлению
либеральных взглядов. Г. избег личных неприятностей по  службе;  но  его