смысл  я хорошо понял: они  требовали  твоей головы. Однако,  Нарзес сказал:
"Нет, не надо убийства. Он должен быть судим и умрет по приговору. -- "Когда
же?" -- спросил сын Боэция. -- "Когда наступит его время".  -- "А Рим? "  --
спросил Василиск. -- "Рима он никогда не увидит более", -- ответил Нарзес.
     Цетег быстро зашагал взад и вперед.
     -- Господин, в Риме  происходит что-то очень  важное, только  я не  мог
хорошо  понять,  что  именно.  Аниций  что-то  спросил и затем  назвал твоих
исаврийцев. "О,-- ответил Нарзес, -- братья Мацеры  прекрасно  завлекли их в
ловушку".
     -- Что? -- закричал Цетег. --  Хорошо ли ты расслышал? Братья Мацеры? В
ловушку?
     --  Да,  он  так  и сказал: в  ловушку. Альбоин  заметил:  "Хорошо, что
молодой Лициний ушел,  -- иначе не обошлось  бы без  жаркого  боя". А Нарзес
ответил:  "Всех исаврийцев надо было  удалить.  Неужели можно было допустить
кровавую битву  в  своем  лагере?  Король Тейя, наверное, воспользовался  бы
этим". О, господин, я боюсь, что они с умыслом завлекли твоих верных воинов.
     -- Да, я сам теперь почти уверен в этом, -- мрачно ответил Цетег. -- Но
что говорили они о Риме?
     -- Альбоин спросил о каком-то новом  предводителе, Мегасе: "Давно ли он
Риме?"  -- "Поспел вовремя для Лициния  и  исаврийцев", --  ответил  Нарзес.
Цетег застонал:
     -- О, Лициний! И ты последовал за Юлием! -- воскликнул он.
     -- "Но  граждане Рима? -- спросил Сцевола. --  Они боготворят его!"  --
продолжал Сифакс. --  "То было прежде. Теперь же  никого они так не боятся и
не ненавидят,  как этого человека,  который  силой  хотел заставить их стать
римлянами,  героями", -- сказал  Нарзес.  -- "А  если они все  же согласятся
принять его? -- спросил Альбин. -- Ведь имя его  действует". -- "О, двадцать
пять тысяч армян в Капитолии свяжут римлян  лучше, чем их договор и клятва".
-- "Какой договор  и клятва?" -- спросил Сцевола.  -- "Они поклялись открыть
свой город только префекту Рима. Но они  знали уже тогда, что префектом Рима
назначен я. Мне, а не ему клялись они в верности", -- ответил Нарзес.
     Цетег молча бросился на постель, закрыв лицо руками. Ни  одного  стона,
ни одной жалобы не вырвалось из его груди.
     -- О господин, это убьет тебя! Но ты должен знать все, отчаяние придает
силу.
     --  Кончай,  --  спокойно  ответил Цетег,  поднимаясь.  --  Я  выслушаю
спокойно, чтобы там ни было. Все прочее может касаться уже только меня, а не
Рима.
     --  Но оно ужасно! О, господин, потом они говорили так, что я ничего не
понял. А  потом Нарзес сказал: "Император пишет: за то, что он был в связи с
Феодорой и  вместе с ней обманывал своего  императора,  пусть  его постигнет
участь, которую он готовил Велизарию: ослепление..."
     -- Да? -- улыбнулся Цетег и схватился за кинжал.
     -- "И распятие!.." Господин!..  -- продолжал  раб  и  снова  с рыданием
бросился к ногам своего господина.
     -- Успокойся, я еще не распят, твердо стою на ногах. Кончай!..
     -- "Но  я полководец,  а  не палач, -- продолжал  Нарзес.  --  Юстиниан
должен удовольствоваться тем, что я пришлю ему голову этого храбреца". Но...
О господин... Только не это! Что хочешь, только  не  это!  Уж если мы должны
умереть...
     -- Мы?  -- улыбнулся  Цетег. --  Но ведь ты  же  не  обманывал великого
императора и не был в связи с Феодорой. Тебе не грозит никакая опасность. Но
Сифакс, не слушая его, продолжал:
     --  Да разве  же  тебе неизвестно? Вся Африка хорошо  знает,  что  если
отрубить  голову человека, то душа его должна  будет целые века жить  в теле
самых  отвратительных  безголовых червей. О, только бы они не отрубили твоей
головы!.. -- рыдал Сифакс.
     -- Успокойся, она еще крепко держится на плечах. Но тише, кто-то идет.
     Вошел посланный Нарзеса с письмом. Цетег быстро распечатал его.
     "Неприятную новость  должен я сообщить тебе, -- писал Нарзес.  -- Вчера
вечером  я получил известие, что Лициний и большая часть исаврийцев..." -- О
-- простонал Цетег, -- они убиты!.. -- "... хотели  силой  овладеть Римом  и
умерщвлены. Остальные исаврийцы взяты в плен".
     -- Итак, мой второй Юлий последовал за первым. Но теперь мне и не нужен
наследник,  потому что Рим не будет моим наследством.  Все потеряно! Великая
борьба за Рим кончена. Глупое превосходство силы победило и геройство готов,
и силу духа  Цетега. Теперь идем, Сифакс, я -- на смерть, а ты, свободный, в
свою свободную пустыню.
     -- О, господин, -- громко рыдая и бросаясь на колени, вскричал  Сифакс,
-- не прогоняй меня от себя. Позволь умереть с тобой!
     -- Хорошо,  -- просто ответил Цетег, положив руку на голову мавра. -- Я
сам любил тебя, умрем же вместе. Подай шлем, щит, меч и копье.
     -- Куда, господин?
     -- Сначала к Нарзесу, а потом на Везувий.
     Было  чудное сентябрьское утро: земля  и море были  залиты ярким светом
солнца.  По самому  берегу залива, так, что  катящиеся волны иногда касались
его  ног,  спокойно  шел  одинокий  воин.  Лучи солнца ярко  блестели на его
круглом щите  и  великолепном панцире. Это  был Цетег, и он шел  на  смерть.
Поодаль за  ним почтительно  следовал Сифакс.  Вот Цетег  подошел к  высокой
узкой скале,  которая глубоко вдавалась в  море. Он взошел на  самую вершину
ее, обернулся и устремил взгляд на северо-восток. Там лежал Рим.
     -- Прощайте! -- сказал он. -- Прощайте, семь холмов  бессмертия! Прощай
и ты,  река Тибр, два раза лежал я окровавленный на твоем берегу, и оба раза
твои воды возвращали мне жизнь. Но  теперь и  ты не спасешь меня! Я боролся,
сражался  из-за тебя,  мой Рим, как никто. Теперь борьба кончена, полководец
войска, разбит.  Да,  я  сознаю теперь,  что хотел невозможного, всего может
достичь  могучий  дух  отдельного  человека,  только  не  может  он  создать
несуществующий   народ.  Будь  же  благословенно,  священное  море!  --   и,
наклонившись, о: зачерпнул  рукой немного морской воды и смочил ею свой лоб.
-- Будь благословенна и ты,  священная почва Италии!  -- и он захватил рукой
немного песку с берега. -- С благодарностью покидает тебя твой  верный  сын,
глубоко  пораженный не страхом близкой смерти, а твоей прелестью. Я предвижу
для тебя долгие столетия чужеземного  владычества -- я не смог отвратить их.
Но кровь свое сердца приношу я в жертву, чтоб исполнилось мое желание: чтобы
наступил,  наконец, день, когда никакие  иноземцы не  будут владеть ни пядью
твоей  священной  земли, когда ты будешь свободна вся, от священных Альп  до
самого моря.
     Спокойно,  с  достоинством  пошел Цетег  к среднему  лагерю,  к палатке
Нарзеса.
     -- А,  Цетег!  -- вскричал Нарзес, увидя его. --  Как кстати ты пришел.