Hist. Phil. t. I, p. 1154, et alii. [Брукер {10}. История философии,  т.  I,
стр. 1154 и другие].}.
   Сообщают даже, что в некие отдаленные и покрытые мраком  времена  из-за
большого недостатка в топливе (возможно в  суровую  зиму)  Солнце  полностью
выгорело и вновь зажглось лишь через месяц. Весьма печальное событие,  самая
мысль о котором причинила огромное беспокойство Гераклиту {11},  знаменитому
"плачущему" философу, бывшему горячим сторонником  этого  учения.  Наряду  с
упомянутыми выше глубокомысленными теориями существует также мнение  Гершеля
{12},  приверженцем  которого  некоторые   могут   меня   считать;   Гершель
предполагает, что Солнце - это великолепнейший обитаемый  мир  и  что  свет,
излучаемый им, возникает в небесных светящихся или фосфорисцирующих облаках,
плавающих в  его  прозрачной  атмосфере  {["Философские труды", 1795, стр. 72]. Idem. 1801, р.  265.  [Там  же,  1801,
стр. 265]. Nich. Philos  Journ.  I,  p.  13.  ["Никольсоновский  философский
журнал", т. I, стр. 13].}. Но чтобы избежать  спора  и  пререканий  с  моими
читателями - они, как я уже понимаю, представляют  собой  придирчивую,  всем
недовольную компанию и, вероятно, причинят мне кучу неприятностей - я здесь,
раз и навсегда, умываю руки и оставляю в стороне все эти теории, полностью и
недвусмысленно  отказываясь  обсуждать  их  достоинства.   Настоящая   глава
посвящена  описанию  всего  только  острова,  где  построен  славный   город
Нью-Йорк, - настоящего, доподлинного острова, который я не собираюсь  искать
ни на Солнце, ни на Луне, так как я  не  торговец  земельными  участками,  а
простой честный историк. Поэтому я отказываюсь от всяких путешествий на Луну
или на Солнце {13} и ограничиваюсь той  частью  земного  шара,  в  одном  из
уголков которой я пользуюсь некоторым  кредитом  как  историк  (небо  и  мой
квартирный хозяин знают, что это единственный кредит, какой мне  оказывают),
и намерен установить и доказать существование знаменитого острова, убедив  в
этом всех здравомыслящих людей.
   Приступая к осуществлению сего благоразумного и  скромного  замысла,  я
льщу  себя  надеждой,  что  высказал  самое  признанное  и   модное   мнение
относительно формы и движений Земли, и охотно отдаю его на  придирчивый  суд
любого философа, мертвого или живого, которому заблагорассудится  оспаривать
его правильность.  Я  должен  тут  попросить  неученых  читателей  (по  моим
скромным предположениям, к этому сорту людей относится девять  десятых  тех,
кто погрузится в чтение этих поучительных страниц) не терять бодрости  духа,
когда им встретятся  места,  недоступные  их  пониманию;  ибо  я  не  только
постараюсь в моем сочинении  избегнуть  всяких  упоминаний  о  том,  что  не
относится к делу и не является совершенно необходимым для его благополучного
завершения, но и не стану выдвигать никаких теорий и гипотез, которые нельзя
было бы разъяснить даже самым тупоумным  людям.  Я  не  принадлежу  к  числу
невежливых авторов, окутывающих свои произведения таким мистическим  туманом
ученого жаргона, что для понимания их писаний человек должен быть  столь  же
мудр, как и они сами; напротив, страницы моего труда, хотя и  преисполненные
здравого смысла и глубокой учености,  будут  написаны  с  такой  приятной  и
изысканной простотой, что не найдется даже ни одного провинциального  судьи,
ни одного олдермена и ни одного члена конгресса -  если  допустить,  что  он
умеет достаточно бегло читать, - которые не поняли бы моего сочинения  и  не
почерпнули бы из него пользы. А потому я немедленно поясню на опыте  сложное
движение нашей вращающейся планеты, о котором я говорил выше.
   Профессор Вон-Поддингкофт (или  Пудингхед  {14},  как  переводится  его
фамилия на английский) долгое время  славился  в  Нью-Йоркском  университете
крайней серьезностью поведения и способностью засыпать во время экзаменов  -
к безмерной радости его многообещающих студентов,  которые  благодаря  этому
проходили курс обучения, не слишком себя утруждая. Во время одной из  лекций
ученый профессор схватил ведро с водой и,  держа  на  вытянутой  руке,  стал
вертеть его вокруг головы;  толчок,  которым  он  отбросил  ведро  от  себя,
представлял   центробежную   силу,   удерживающая   рука   действовала   как
центростремительная сила, а  ведро,  заменявшее  Землю,  описывало  круговую
орбиту вокруг профессорской шарообразной головы с багровым лицом,  служившей
неплохим изображением Солнца. Все эти подробности  были  надлежащим  образом
объяснены изумленным студентам. Вон-Поддингкофт сообщил им также, что тот же
закон тяготения, который удерживает воду в ведре, не дает океану вылиться  с
Земли во время ее быстрого вращения. Затем он сказал им, что в случае,  если
бы Земля внезапно прекратила свое движение, она неминуемо упала бы на Солнце
вследствие центростремительной силы притяжения; это было бы самым  гибельным
событием для нашей планеты, которое вместе с тем затемнило бы,  хотя  скорей
всего не погасило бы, солнечное светило. Какой-то незадачливый  юноша,  один
из тех праздношатающихся гениев, что являются в наш мир лишь для того, чтобы
досаждать  почтенным  людям  из  породы  пудингхедов  или  олухов,   пожелал
убедиться в правильности опыта и внезапно схватил профессора за руку как раз
в то мгновение, когда ведро находилось в зените, отчего оно  с  изумительной
точностью опустилось на  философическую  голову  наставника  юношества.  Это
соприкосновение сопровождалось глухим звуком и  шипением  заливаемого  водой
раскаленного  железа,  но  теория  была  полностью  подтверждена,  так   как
злополучное ведро в столкновении погибло, а  сияющая  физиономия  профессора
Вон-Поддингкофта, вынырнувшая из-под воды, разгорелась ярче, чем  когда-либо
от  несказанного  возмущения,  в  результате  чего  студенты   необыкновенно
просветились и покинули аудиторию более мудрыми, чем прежде.
   Многих  усердных  философов   чрезвычайно   смущает   то   унизительное
обстоятельство,  что  природа  часто   отказывается   следовать   их   самым
глубокомысленным и тщательно разработанным выводам, и  нередко  после  того,
как философ  изобретет  самую  остроумную  и  удобопонятную  теорию,  упорно
поступает наперекор его системе и решительно  противоречит  его  излюбленной
точке зрения. Эта явная и  незаслуженная  обида  дает  повод  для  осуждения
философов грубой, невежественной толпой; а между тем виновата не их  теория,
бесспорно правильная, а своенравная госпожа природа, которая  с  вошедшим  в
поговорку непостоянством, свойственным ее полу, беспрестанно позволяет  себе
кокетничать и капризничать и, по-видимому, получает  истинное  удовольствие,
нарушая все философские правила и  обманывая  завлеченных  ею  в  свои  сети
ученейших и неутомимых поклонников.  Так  случилось  и  с  приведенным  выше
вполне  убедительным  объяснением  движения  нашей  планеты.  Казалось,  что
центробежная сила давно перестала действовать, между тем  как  ее  соперница
сохраняет всю свою мощь;  поэтому  Земля,  в  соответствии  с  первоначально
выдвинутой теорией, неизбежно должна была бы упасть на Солнце.  Философы  не
сомневались, что так оно и произойдет,  и  в  тревожном  нетерпении  ожидали
исполнения своих предсказаний. Но строптивая планета упрямо продолжала  свой
путь, несмотря на то, что здравый смысл, философия  и  весь  синклит  ученых
профессоров не  одобряли  ее  поведения.  Философы  все  были  озадачены,  и
следовало ожидать, что они никогда полностью не оправятся от оскорбительного
пренебрежения, проявленного, по их мнению, к  ним  Землей,  как  вдруг  один