диких и вредных зверей_ {Puffendorf, et alii. [Ваттель, т. гл. 17. См.  также  Греции,  Пуффендорф  и
др.].}".
   Известно, однако, что дикари, когда европейцы впервые  увидели  их,  не
имели никакого представления  о  земледелии,  а  вели  самую  беспорядочную,
бродячую, нечестивую жизнь, вечно скитаясь  и  обильно  пиршествуя  за  счет
доброхотных даяний природы, не требуя от ее щедрости  чего-нибудь  большего;
между тем уже  давно  было  бесспорно  доказано,  что  земле  предопределено
небесами быть вспаханной и засеянной, и удобренной, и отведенной под  города
и поселки, фермы, поместья, парки, общественные сады, о чем индейцы не имели
ни малейшего понятия - следовательно, они оставили втуне дары,  которыми  их
наделило  провидение;  следовательно,  они  были  нерадивыми   управителями;
следовательно, они не имели права на землю; следовательно, они  заслуживали,
чтобы их истребили.
   Правда, дикари могли бы возразить, что они получают от своей страны все
блага, необходимые для удовлетворения  их  скромных  потребностей  -  у  них
хватало дичи, съедобных корней и  дикорастущих  плодов  земли,  которые  все
вместе вносили достаточно  разнообразия  в  их  умеренные  трапезы;  и  что,
поскольку земле предназначено небесами просто служить  местом  обитания  для
человека и удовлетворять его потребности, то  до  тех  пор,  пока  эти  цели
достигались, воля небес выполнялась. Но  это  только  доказывает,  насколько
недостойны были индейцы окружавшей их благодати; из-за того, что у них  было
так мало  потребностей,  их  c  тем  большим  основанием  следовало  считать
дикарями; ибо развитие знаний в  какой-то  мере  означает  рост  желаний,  а
именно обилием и силой желаний  человек  отличается  от  животного.  Поэтому
индейцы, имевшие так мало потребностей, были очень неразумными животными;  и
было только справедливо,  что  им  пришлось  уступить  место  европейцам,  у
которых тысяча желаний на каждое их одно и которые могли бы извлечь из земли
больше пользы и, возделывая ее, более правильно  выполнили  бы  волю  небес.
Кроме того, Греции, Лаутербах {13}, Пуффендорф и Тициус {14}  и  еще  многие
мудрые люди, как следует изучившие вопрос, пришли к  заключению,  что  право
собственности на страну не может быть приобретено охотой,  рубкой  леса  или
рытьем  колодцев  и  что  только  точное  установление  границ  и  намерение
возделывать землю могут создать право владения. А так как дикари  (вероятно,
потому, что они никогда не читали  цитированных  выше  авторов)  никогда  не
соблюдали  ни  одной  из  этих  необходимых  формальностей,  то  само  собой
разумеется, что они не имели прав  на  землю,  каковая  оказалась  в  полном
распоряжении  первых  пришельцев,  у  которых   больше   знаний   и   больше
потребностей, в распоряжении тех, кто разделит землю на  участки,  установив
простейшие межевые знаки,  и  будет  терзать  природу,  чтобы  удовлетворить
тысячу фантастических прихотей и причудливых желаний, и кто, конечно,  будет
куда более разумным животным, нежели  они.  Следовательно,  по  прибытии  во
вновь открытую невозделанную страну пришельцам оставалось лишь  вступить  во
владение  тем,  что,  согласно  упомянутой  выше   доктрине,   являлось   их
собственностью; следовательно,  сопротивляясь  им,  дикари  посягали  на  их
бесспорные права, нарушали непреложные законы природы  и  противодействовали
воле  небес:  следовательно,  они  были  повинны  в  нечестии,  воровстве  и
злоупотреблении  обстоятельствами;  следовательно,  они  были   закоренелыми
преступниками, нарушителями божеских и человеческих законов;  следовательно,
их надлежало истребить.
   Но еще более бесспорное право, чем все, прежде мною упомянутые,  право,
которое охотней всего призн_а_ет мой читатель, если  только  он  преисполнен
духа милосердия и человеколюбия; это право,  приобретаемое  распространением
цивилизации. Всему миру известно, в каком плачевном состоянии  застали  этих
бедных дикарей: они не только испытывали недостаток в жизненных благах,  но,
что еще хуже,  были  самым  жалким  и  злополучным  образом  слепы  к  своей
несчастной участи. Стоило, однако,  милосердным  жителям  Европы  узреть  их
печальное положение, как они немедленно взялись за работу, чтобы изменить  и
улучшить его. Они распространили среди индейцев  такие  радости  жизни,  как
ром, джин и бренди, - и мы с изумлением узна_е_м, сколь быстро бедные дикари
научились ценить эти блага; они также познакомили их с тысячью средств,  при
помощи которых облегчаются и исцеляются  самые  застарелые  болезни;  а  для
того, чтобы дикари могли постичь благодетельные  свойства  этих  лекарств  и
насладиться  ими,  они  предварительно  распространили  среди  них  болезни,
которые предполагали  лечить.  Благодаря  этим  мерам  и  множеству  других,
положение злополучных  дикарей  отменно  улучшилось;  они  приобрели  тысячу
потребностей, о которых прежде не знали; и так как больше всего возможностей
испытать счастье бывает  у  того,  у  кого  больше  всего  неудовлетворенных
потребностей, то они, без сомнения, стали гораздо счастливее.
   Но  самая  важная  ветвь  цивилизации,  особенно  горячо  превозносимая
ревностными   и   благочестивыми   пастырями   католической   церкви,    это
распространение христианской веры. Поистине, ужас могло внушить зрелище этих
дикарей,  блуждающих  в  потемках  язычества  и  виновных  в  самом  гнусном
неведении религии. Правда,  они  никогда  не  крали  и  не  обманывали;  они
отличались здравомыслием, скромностью, воздержанностью, никогда не  изменяли
своему слову; и хотя обычно поступали правильно, все равно это  было  втуне,
ибо они действовали не по велению  свыше.  Поэтому  вновь  прибывшие,  чтобы
склонить их к принятию и исповедованию  истинной  веры,  пользовались  всеми
способами, хотя сами примера им, конечно, не подавали.
   Но, несмотря на все  многообразные  труды,  направленные  к  их  благу,
упорство этих упрямых,  жалких  тварей  было  столь  необычайным,  что  они,
неблагодарные,  отказывались  признать  чужеземцев  своими  благодетелями  и
решительно отвергали учение, которое им старались  вдолбить  в  голову;  при
этом они самым наглым образом  утверждали,  что  проповедники  христианства,
судя по их поведению, сами в него не верят. Разве это  не  переполняло  чашу
человеческого терпения? Разве не следовало предположить,  что  прибывшие  из
Европы чужеземцы,  рассерженные  недоверием  индейцев  и  обескураженные  их
непреклонным  упорством,  навсегда  покинут  их  страну  и  предоставят   им
прозябать в первобытном невежестве и нищете? Но нет,  они  с  таким  рвением
стремились  обеспечить  этих  нечестивых  язычников   преходящими   мирскими
радостями и вечным спасением, что  даже  перешли  от  более  мягких  средств
убеждения к более утомительным и хлопотливым средствам принуждения,  спустив
на них целые своры пылких монахов и свирепых собак-ищеек, спасая их  души  с
помощью огня и меча, мученического столба и вязанки хвороста;  в  результате
этих неослабных мер дело христианской любви и милосердия подвинулось  весьма
быстро, и через каких-нибудь несколько лет в  Южной  Америке  не  уцелело  и
одной пятой того числа неверных, что было в ней ко времени ее открытия.
   Не были забыты и другие способы распространения цивилизации.  Благодаря
общению с белыми индейцы что ни день обнаруживали удивительные  успехи.  Они
стали пить ром и заниматься  торговлей.  Они  научились  обманывать,  лгать,