учили искусству ведения торга.
   Вскоре началась оживленная торговля мехами; голландские  торговцы  были
безукоризненно честны в  своих  сделках  и  покупали  на  вес,  установив  в
качестве неизменных мер веса, что рука голландца весит один фунт, а его нога
два фунта. Правда, простодушные индейцы удивлялись огромному  несоответствию
между объемом и весом, ибо, как бы ни были велика связка  мехов,  положенная
ими на одну чашу весов, стоило голландцу положить  свою  руку  или  ногу  на
другую чашу, как связка обязательно взлетала вверх. Не было случая, чтобы на
коммунипоуском рынке партия мехов весила больше двух фунтов!
   Это, конечно, странное обстоятельство, но я знаю о нем  непосредственно
от моего прапрадедушки, который стал в колонии  влиятельным  человеком,  так
как вследствие необычайной  тяжести  его  ноги  был  назначен  на  должность
весовщика.
   Голландские владения в  этой  части  света  процветали  и  были  теперь
известны под общим названием Новые  Нидерланды,  несомненно  по  причине  их
крайнего сходства с голландскими Нидерландами - если не считать того, что  в
первых местность была пересеченная и гористая, а  в  последних  -  ровная  и
болотистая. Примерно в те же годы спокойствию голландских колонистов суждено
было оказаться временно нарушенным. В 1614 году  капитан  сэр  Сэмюел  Аргол
{1}, совершавший  плавание  по  приказу  Дейла  {2},  губернатора  Виргинии,
посетил голландские  поселения  на  реке  Гудзон  и  потребовал,  чтобы  они
подчинились  английской  короне,  признав  над  собой  власть  ее  заморской
виргинской колонии. Этому надменному требованию голландцы как  осторожные  и
рассудительные  люди  временно  подчинились,  ибо   не   имели   возможности
сопротивляться.
   По-видимому,  доблестный  Аргол  не  потревожил   поселок   Коммунипоу;
напротив, как  мне  говорили,  едва  его  корабль  показался  на  горизонте,
достойных бюргеров охватил такой  панический  страх,  что  они  принялись  с
небывалым рвением курить трубки, в результате чего вскоре поднялось  облако,
которое, нависнув над прекрасной Павонией,  окутало  их  любимую  деревню  и
совершенно скрыло ее от взоров вместе с окрестными лесами и болотами.  Таким
образом, страшный капитан Аргол проплыл мимо, вовсе и не подозревая, что под
покровом зловонного дыма, уютно растянувшись в грязи, расположилось отважное
голландское  поселеньице.  В  память  об  этом  счастливом  избавлении   его
достойные жители продолжали почти беспрерывно курить  вплоть  до  настоящего
дня; и это, как утверждают, является причиной  достопримечательного  тумана,
который часто висит над Коммунипоу во вторую половину  дня  даже  при  ясной
погоде.
   После ухода врага нашим доблестным  предкам  понадобилось  целых  шесть
месяцев, чтобы  отдышаться,  так  как  ужас  и  стремительность  событий  их
чрезвычайно расстроили. Затем они созвали совет по поддержанию безопасности,
чтобы попыхтеть трубками о состоянии страны. Еще через шесть месяцев зрелого
размышления, в  течение  которых  было  произнесено  около  пятисот  слов  и
выкурено почти столько же табаку,  сколько  хватило  бы  иному  современному
генералу на  целую  зимнюю  кампанию  беспробудного  пьянства,  было  решено
снарядить вооруженную флотилию и отправить ее в разведывательную экспедицию,
чтобы отыскать, если окажется возможным, какое-нибудь более надежное  место,
где колония была бы менее подвержена докучливым посещениям.
   Это  опасное  предприятие  было  доверено  попечению   мингеров   Олофа
Ван-Кортландта, Абрахама Харденбрука,  Якобуса  Ван-Зандта  и  Вейнанта  Тен
Брука - четырех несомненно великих людей, о жизни которых до того,  как  они
покинули  Голландию,  мне  удалось  мало  что  узнать,  хотя  я  и  произвел
тщательные изыскания. Это обстоятельство  не  должно  особо  удивлять;  ведь
искатели приключений, как и пророки, создают много шума в  чужих  краях,  но
редко бывают особо знамениты у себя на родине; однако хорошо  известно,  что
из страны неизменно вымываются и уносятся самые богатые частицы почвы. Здесь
я не могу воздержаться, чтобы не отметить, как удобно  было  бы  для  многих
наших великих людей и знатных семейств сомнительного происхождения, если  бы
они обладали преимуществом древних героев, которые в  том  случае,  если  их
происхождение было окутано мраком, скромно заявляли, что они  происходят  от
бога, и которые, посещая чужую страну,  всякий  раз  рассказывали  там  кучу
небылиц о том, что у себя дома они были  королями  и  принцами.  В  нынешний
скептический деловой  век  это  невинное  отступление  от  истины  встречает
решительное осуждение, хотя в нашей стране добродушной доверчивости к нему и
прибегали мнимые маркизы, баронеты или другие знатные иностранцы. И  я  даже
сомневаюсь, удастся ли  теперь  какой-нибудь  нежной  девственнице,  которая
случайно и непонятным образом обзавелась младенцем, спасти  свою  репутацию,
обсуждаемую у камина в гостиной или за вечерним чаем, если она припишет  это
чудесное явление лебедю, или золотому ливню, или речному богу {3}.
   Таким  образом,  будучи  совершенно  лишен  благодеяний   мифологии   и
классических легенд, я был бы в полном  неведении  относительно  ранних  лет
жизни моих героев, если бы сами имена не проливали свет на их происхождение.
   Этим  простым  способом  мне  удалось   собрать   некоторые   сведения,
касающиеся упомянутых искателей приключений.  Ван-Кортландт,  например,  был
одним  из  тех  философов-перипатетиков,  которые  возлагали  на  провидение
обязанность  посылать  им  средства  к  существованию  и,  подобно  Диогену,
довольствовались даровым помещением на свежем воздухе. Он всегда был облачен
в  одежды,  соответствующие   его   состоянию,   живописно   обтрепанные   и
перекроенные на новый лад рукою времени. На  макушке  у  него  торчал  кусок
старой шляпы, принявший форму сахарной головы. Рассказывают, будто он  столь
далеко простирал свое презрение к  внешним  приличиям  в  одежде,  что  клок
рубахи, прикрывавший его спину и торчавший, как носовой платок,  из  дыры  в
его штанах, никогда не стирался и мыли  его  разве  только  щедрые  небесные
ливни. В таком одеянии его видели обычно,  когда  он  в  полдень  грелся  на
солнце на берегу большого канала в Амстердаме, окруженный  толпой  философов
той же школы. Подобно европейской знати, он принял имя  Кортландт  (то  есть
_нехватка земли_) по названию своего поместья, которое находилось  где-то  в
Terra incognita {Неизвестная земля (лат.).}.
   Если бы я имел возможность (на ее отсутствие я  только  что  жаловался)
прибегать к помощи мифов, то про следующего из наших знаменитых граждан я  с
гордостью сказал бы, что он мог похвалиться столь  же  славной  родословной,
как и самый доблестный герой древности. Его звали Ван-Зандт, что  в  вольном
переводе означает из праха, причем, конечно, имеется в  виду,  что,  подобно
Триптолему {4}, Фемиде {5}, циклопам {6} и  титанам  {7},  он  произошел  от
госпожи Земли! Это  предположение  подтверждается  его  ростом,  ибо  хорошо
известно, что все потомство матери Земли отличалось гигантской величиной,  а
Ван-Зандт, как говорят, был высокий,  костлявый  детина  ростом  в  шесть  с
лишним  футов  и  с  изумительно  крепкой   головой.   Такое   происхождение
прославленного Ван-Зандта ничуть не более невероятно и не  более  недостойно
доверия, чем то, что рассказывают, ни в ком не  вызывая  сомнения,  о  наших