препятствия и подавил всякое сопротивление, что остается мне делать, как  не
ввести тотчас же моих нетерпеливых и усталых от дальней дороги  читателей  в
прославленный город, который мы столь долго,  так  сказать,  осаждали?..  Но
погодите; прежде, чем я сделаю следующий шаг, я должен  остановиться,  чтобы
перевести дух и прийти в себя после изнурительных трудов,  выпавших  на  мою
долю, когда я готовился приступить  к  этому  самому  точному  историческому
исследованию. И в данном случае я только подражаю примеру знаменитого  Ганса
Вон-Дюндерботтома, который взял разбег в три мили, намереваясь  перепрыгнуть
через холм, но, запыхавшись к тому времени, когда достиг подножия,  спокойно
посидел несколько мгновений, чтобы отдышаться, а затем не спеша  одолел  его
шагом.

КОНЕЦ КНИГИ ПЕРВОЙ


КНИГА ВТОРАЯ

РАССКАЗЫВАЮЩАЯ О ПЕРВОМ ПОСЕЛЕНИИ В ПРОВИНЦИИ НОВЫЕ НИДЕРЛАНДЫ

ГЛАВА I

   О  том,   как   капитан   Хендрик   Гудзон,   путешествуя   в   поисках
Северо-Западного прохода, открыл  знаменитую  Нью-Йоркскую  бухту,  а  также
большую реку Мохеган, и о том, как  он  был  великолепно  награжден  щедрыми
Высокомощными Господами
   В навеки памятный год от рождения Христова 1609, марта 25-го  дня  {ст.
ст.), в прекрасное субботнее утро, когда веселый  Феб,  только  что  умывший
свое лицо нежной росой и  весенними  ливнями,  выглядывал  из  светлых  окон
востока  с  еще  более,  чем  обычно,  сияющим  видом,  "этот  достойный   и
безвозвратно исчезнувший исследователь, капитан Генри Гудзон" {1} пустился в
путь из Голландии на прочном корабле {называвшемся  "Полумесяц",  имея  от  голландской   "Ост-индской   компании"
предписание отыскать Северо-Западный проход в Китай.
   Об этом знаменитом путешествии сохранился до  нашего  времени  рассказ,
написанный с краткостью настоящего судового журнала Робертом Джуэтом {2}  из
Лайм-Хауза,  судовым  штурманом,  который   был   избран   историком   этого
путешествия, отчасти ввиду его незаурядных литературных талантов, но главным
образом, как мне сообщили из верных источников, потому, что он был  земляком
и школьным товарищем великого Гудзона,  вместе  с  которым  часто  убегал  с
занятий и пускал кораблики из щепы, когда был мальчишкой. Я  имею,  впрочем,
возможность  восполнить  пробелы  в  записях  господина  Джуэта  с   помощью
некоторых  документов,  переданных  мне   весьма   почтенными   голландскими
семействами, а также с помощью  различных  семейных  преданий,  дошедших  от
моего прапрадедушки, который принимал участие в экспедиции в качестве юнги.
   Судя по тому, что  мне  удалось  узнать,  во  время  этого  путешествия
произошло очень мало событий, достойных быть отмеченными;  и  я  чрезвычайно
огорчен, что мне приходится в своем труде ограничиться простым упоминанием о
столь знаменитой экспедиции... О! Если бы я  обладал  преимуществами  самого
достоверного писателя древности, Аполлония Родосского {4}, который  в  своем
рассказе о прославленном плавании  аргонавтов  имеет  к  своим  услугам  всю
мифологию и возводит Язона и его товарищей в ранг героев и  полубогов,  хотя
весь мир знает,  что  они  были  просто  шайкой  овцекрадов,  пустившейся  в
грабительскую экспедицию... Или же если бы я мог, подобно господину Гомеру и
господину  Вергилию,  оживлять  мой  рассказ,  вводя  в  него  великанов   и
листригонов {5}, изредка развлекать наших честных моряков концертом сирен  и
наяд, а время от времени - редкостным зрелищем почтенного старого Нептуна  и
его флотилии резвых корсаров. Но,  увы!  давно  миновали  те  добрые  старые
времена, когда проказливые божества самолично спускались на наш земной шар и
подшучивали над его изумленными жителями. Нептун  объявил  эмбарго  в  своих
владениях, и смелые тритоны, подобно списанным с кораблей матросам, остались
без работы, если только старый Харон не пожалел их  и  не  взял  к  себе  на
службу, чтобы они дули в свои раковины и трудились у  него  паромщиками.  Во
всяком  случае,  о  них  не  упоминал   ни   один   из   наших   современных
мореплавателей, которые не реже своих древних предшественников встречаются с
чудесами; ничего не сообщалось о них и в самой обстоятельной  и  достоверной
морской летописи, "Нью-Йоркской газете", издаваемой Соломоном Лэнгом. В наше
вырождающееся время не  часто  случается  видеть  Кастора  и  Поллукса,  эти
пылающие метеоры, что сверкают в бурю на мачтах кораблей;  зловещий  морской
призрак - Летучий Голландец {6}, этот мрачный символ смерти, внушающий  ужас
всем опытным морякам, лишь изредка встречается теперь почтенным капитанам!
   Итак, достаточно сказать, что плавание было успешным и  спокойным,  так
как команда состояла  из  терпеливых  людей,  очень  склонных  к  дремоте  и
безделью и почти не страдавших недугом  мышления  -  душевным  заболеванием,
неизменно порождающим недовольство. Гудзон погрузил обильный запас  джина  и
кислой капусты, и каждому матросу разрешалось мирно спать  на  своем  посту,
если только не дул ветер. Правда, в двух,  трех  случаях  проявилось  легкое
недовольство неразумным поведением командора Гудзона. Так, например,  он  не
желал убавлять парусов при легком ветре и ясной погоде,  что  самые  опытные
голландские моряки считали определенным _вызовом погоде_  или  предвестником
ее ухудшения. Больше того, он поступал как раз наперекор древнему и  мудрому
правилу голландских мореплавателей, которые вечером всегда  убирали  паруса,
клали лево руля и завалились спать;  благодаря  этим  предосторожностям  они
хорошо отдыхали за ночь, были уверены, что будут знать  на  следующее  утро,
где они находятся, и почти не подвергались опасности наткнуться в темноте на
материк. Гудзон запретил также морякам надевать больше пяти курток  и  шести
пар штанов под предлогом, что им следует, быть более подвижными;  ни  одному
человеку не разрешалось взбираться на мачту и  возиться  с  парусами,  держа
трубку в зубах,  как  это  неизменно  принято  у  голландцев  до  настоящего
времени. Все эти обиды, хотя и  могли  на  мгновение  нарушить  прирожденное
спокойствие голландских матросов, оказывали лишь преходящее влияние;  моряки
ели до отвала, пили, сколько влезет, и без всякой меры спали.  Находясь  под
особым покровительством  провидения,  корабль  благополучно  достиг  берегов
Америки: там, после того, как судно несколько  раз  приближалось  к  берегу,
удалялось от него и снова шло  прежним  курсом,  оно  4-го  сентября  вошло,
наконец, в величественную бухту, которая и сегодня расстилает  свою  широкую
гладь перед городом Нью-Йорком и которую до  тех  пор  не  посещал  ни  один
европеец.
   Правда  -  и  это  обстоятельство   мне   небезызвестно   -   в   одной
апокрифической книге путешествий, составленной неким Хеклутом {7}, приведено
письмо, написанное Франциску I неким Джованни или Джоном Вераццани  {8},  из