самых великих или, скорее, самых богатых людях, которые, как говорят  нам  с
полной серьезностью, первоначально произошли из грязи!
   О третьем герое до нашего времени  дошло  лишь  туманное  сообщение,  в
котором  упоминается,  что  он  был  упрямый,  дородный,  суетливый   крепыш
небольшого роста; так как он обычно носил старые лосины, то  его  фамильярно
называли Харден Брук, то есть _Крепкоштанник_.
   Компанию искателей приключений завершал Тен Брук. Если бы я не поставил
себе целью быть совершенно правдивым в своем рассказе, то, пожалуй, поддался
бы искушению обойти молчанием, как несовместимое с важностью и  достоинством
моей истории, то странное, но забавное обстоятельство,  что  этот  почтенный
джентльмен также получил  свое  прозвище  от  самой  прихотливой  части  его
туалета. И в самом деле,  штаны  в  глазах  наших  уважаемых  предков  были,
по-видимому, очень существенным одеянием, по всей вероятности,  потому,  что
они действительно были самым объемистым предметом их одежды. Имя  Тен  Брук,
или Тин Брук, может быть переведено как Десятиштанный  и  как  Тонкоштанник;
верхнеголландские комментаторы склоняются к  первому  мнению  и  приписывают
такое прозвище тому, что он первый ввел в поселке древний голландский обычай
носить по десять пар  штанов.  Но  самые  элегантные  и  остроумные  авторы,
писавшие по этому вопросу, высказываются в пользу  Тонкоштан-ника,  из  чего
делают вывод, что наш герой был бедным,  но  веселым  бездельником,  широкие
штаны которого отнюдь не отличались добротностью. Он-то  и  был,  бесспорно,
автором следующего поистине философского стихотворения:

   Нет, тяжелой мошной не прельстить молодцов,
   Из-за денег мы ссор не начнем.
   С легким сердцем и с _парою тонких штанов_
   Мы, ребята, весь мир обойдем!

   Такова была доблестная компания, бесстрашно пустившаяся в путь во главе
могущественной флотилии лодок, чтобы исследовать еще неизвестную страну близ
устья Гудзона. И небо, казалось, содействовало их предприятию.
   Было чудесное время года,  когда  природа,  как  расцветающая  девушка,
освободившаяся от тирании  старого  скряги  отца,  избавляется  от  ледяного
рабства старой  зимы  и,  разрумянившись  тысячами  прелестей,  бросается  в
объятия юного бога весны. Каждая купа  кустов  и  цветущая  роща  оглашаются
звуками  брачной  любви;  даже  насекомые,  пьющие  утреннюю  росу,  которая
сверкает драгоценными камнями на нежной луговой траве, возносят свои  слабые
голоса, чтобы присоединиться к радостной эпиталаме; девственный бутон  робко
являет взору свой румянец, и сердце мужчины исходит нежностью. О  сладостный
Феокрит {8}! Будь у меня твоя камышовая свирель, звуками которой ты  некогда
очаровывал веселые сицилийские долины, или же,  о  кроткий  Бион  {9},  твоя
пастушья дудка, приводившая в такое восхищение  счастливых  молодых  поселян
острова Лесбоса, тогда я попытался бы воспеть в нежных  буколических  стихах
или в небрежной идиллии сельские красоты окрестных мест. Но ничего  не  имея
для полета, кроме этого  затупившегося  гусиного  пера,  я  должен  смиренно
удовольствоваться тем, что, отложив в  сторону  поэтическую  игру  фантазии,
продолжу мой правдивый рассказ низкой прозой, утешая себя мыслью, что,  хотя
он. возможно, не столь манит воображение  читателя,  тем  не  менее  даже  в
целомудренном и простом одеянии из истины он с девичьей  скромностью  найдет
доступ к его рассудку.
   Итак,  веселой  весенней  порой  наши  отважные  искатели   приключении
отправились в  богатое  событиями  путешествие,  для  описания  которого  не
хватало только Вергилия, чтобы оно  сравнялось  с  прославленной  "Энеидой".
Много приключений встретилось на их пути; тяжелые испытания  перенесли  они,
пока странствовали  от  Коммунипоу  до  Устричного  острова,  от  Устричного
острова до острова Виселицы, от острова Виселицы до острова Губернаторов,  и
от острова Губернаторов через пролив Пахтанья  (второй  пролив  Привратника)
бог знает докуда, пока они чуть не потерпели крушение и не погибли  навсегда
в  страшных  водоворотах  Хелл-Гейта  {водоворотов в проливе выше Нью-Йорка, опасное для судов, если только они  не
находятся в  руках  опытного  лоцмана.  Некоторые  мудрые  люди,  наставники
современности, смягчили это характерное название, превратив его в Hurl  gate
[Шумные ворота] - на каком основании, пусть  они  сами  объяснят.  Название,
приведенное нашим автором, находит подтверждение в "Истории Америки" Огилви,
вышедшей в 1671 году, а также в  сохранившемся  до  нашего  времени  путевом
дневнике, который относится к XVI веку и хранится в  "Хаэардовском  собрании
исторических документов" ". Первоначальное название,  как  подтверждают  все
голландские  рукописи  и  карты,  было  Helle  gat,  а  в  одном   старинном
манускрипте, написанном по-французски, при перечислении различных изменении,
которые претерпели названия  окрестностей  этого  города,  указывается:  "De
Helle gat, trou d'Enfer. ils ont fait _Helle gate_, Porte d'Enfer. [Из Helle
gat [Адская дыра] они сделали Helle  gate  [Адские  ворота]].-  Типографский
ученик.}, которые  по  внушаемому  ими  ужасу  и  грозным  опасностям  могут
заткнуть за пояс древние Сциллу и  Харибду.  Во  время  этого  плавания  они
встретили столько же листригонов, циклопов, сирен и несчастных  Дидон  {10},
сколько и  благочестивый  Эней,  когда  он  совершал  свое  путешествие  для
основания колонии.
   Наконец, после того, как они побывали тут и там,  их  внимание  привлек
своим бесподобным очарованием обширный остров; наподобие великолепной  броши
он разделял прекрасную грудь бухты, и многочисленные большие острова,  среди
которых они скитались, служили для него дополнительным украшением. Туда  они
направили свой путь, и старый Нептун,  словно  стремясь  принять  участие  в
выборе места для города, которому предстояло стать его твердыней в  западном
мире,  послал  полдюжины  могущественных  валов,  выбросивших  лодки   наших
путешественников на берег острова, в  том  самом  месте,  где  теперь  стоит
прелестный город Нью-Йорк.
   Первоначальное название этого прекрасного  острова  вызывает  некоторые
споры и уже подверглось искажению,  что  служит  доказательством  печального
непостоянства в подлунном мире и усердной склонности современных грамотеев к
извращениям. Названием, наиболее  распространенным  среди  черни  (например,
членов Законодательного собрания и управляющих банками), является Манхаттан,
происшедшее, как  говорят,  от  обычая,  принятого  среди  сквау  в  древнем
поселении, носить мужские войлочные шляпы, что и теперь  еще  наблюдается  у
многих племен. "Отсюда, - говорит нам старинный  губернатор,  небезызвестный
шутник,   припеваючи   живший   почти   столетием   позже   и    навестивший
филадельфийских остряков,  -  отсюда  произошло  название  Ман-хет-он  {12},
первоначально данное индейцам, а затем -  острову".  Глупая  шутка,  но  для
губернатора и такая хороша!
   К числу более  давних  свидетельств,  заслуживающих  самого  серьезного
внимания,  относится  то,  которое  содержится  в  весьма   ценной   истории