Рассказывая  о  первых   губернаторах   нашей   провинции,   я   должен
предостеречь моих читателей, чтобы они не смешивали их, в отношении  сана  и
власти,   с   почтенными   джентльменами,   по   недоразумению   называемыми
губернаторами  в  нашей  просвещенной  республике  -  несчастными   жертвами
народовластия,  которые  в  действительности  являются  наиболее  зависимыми
людьми в стране,  всегда  идущими  на  поводу,  обреченными  терпеть  тайные
подхлестывания и наставления  своей  партии  и  насмешки  и  поношения  всех
остальных. Они поставлены для того, чтобы в них, как в  гусей  на  рождество
{1}, любой местный  шалопай  и  бродяга  мог  бросать  камнями  и  стрелять.
Напротив, голландские губернаторы пользовались той  неограниченной  властью,
которой облечены все правители отдаленных колоний или заморских  стран.  Они
были в некотором роде абсолютными монархами  в  своих  небольших  владениях,
управляли, если им того хотелось, не считаясь ни с людскими, ни с  божескими
законами, и отвечали только перед метрополией; а та,  как  хорошо  известно,
бывает на удивление глуха ко всем жалобам на ее губернаторов,  лишь  бы  они
выполняли основную обязанность, связанную с их должностью - выжимали хороший
доход. Это краткое разъяснение  весьма  существенно,  так  как  предотвратит
сомнения и недоверие моих читателей во всех  случаях,  когда  на  протяжении
нашей правдивой истории  они  столкнутся  с  необычной  для  них  фигурой  -
губернатором, действующим совершенно независимо и вопреки мнению народа.
   Для помощи сомневающемуся Воутеру в трудном деле  законодательства  был
назначен   магистрат,    непосредственно    управлявший    полицией.    Этот
могущественный орган состоял из схаута или  бейлифа,  по  своим  полномочиям
представлявшего нечто среднее между современным мэром  и  шерифом,  из  пяти
бургомистров, обладавших такою же властью, как олдермены, и  пяти  схепенов,
бывших на побегушках у бургомистров, как состоят на побегушках  в  наши  дни
помощники олдерменов у своих начальников; обязанности схепенов заключались в
том,  чтобы  набивать  трубки  благородных  бургомистров,  обеспечивать   их
плевательницами, рыскать по базарам в поисках деликатесов для  торжественных
обедов и оказывать иные мелкие услуги, какие при случае  потребуются.  Кроме
того, было молчаливо признано, хотя специально  и  не  предписано,  что  они
должны считать себя мишенью для тупого остроумия бургомистров  и  должны  от
всей души смеяться при каждой их шутке; впрочем, выполнения  этой  последней
обязанности тогда требовали столь же редко, как и теперь, и она вскоре  была
отменена вследствие трагической смерти толстого маленького схепена,  который
умер,  буквально  задохнувшись,  при  неудачной   попытке   заставить   себя
рассмеяться над одной из лучших шуток бургомистра Ван-Зандта.
   В вознаграждение за эти скромные услуги им разрешалось говорить "да"  и
"нет"  на  заседаниях  магистрата,  и  они  обладали  завидной   привилегией
пользоваться общественной кухней, так как  им  милостиво  разрешалось  есть,
пить и курить на всех  тайных  пирушках  и  публичных  обжорствах,  которыми
старинные магистраты славились не  меньше,  чем  их  современные  преемники.
Поэтому должности  схепена,  как  и  должности  помощника  олдермена,  рьяно
домогались все наши бюргеры определенного сорта, любившие  вкусно  поесть  и
одержимые честолюбивым стремлением стать в малом масштабе  великими  людьми,
жаждавшие хоть мимолетной власти, которая сделала бы их грозой  богаделен  и
смирительных домов, позволила  бы  поизмываться  над  раболепной  бедностью,
бездомным  пороком,   низкопробным   распутством   и   порожденным   голодом
бесчестием, вложила бы им в руки крошечный, но хлесткий бич закона и  отдала
бы в их распоряжение свору сыщиков и лодырей-приставов - негодяев, вдесятеро
худших, чем преследуемые  ими  преступники!  Да  простят  мне  читатели  эту
неожиданную горячность; я сознаю, что она не подобает  серьезному  историку,
но я испытываю глубокое отвращение к сыщикам, помощникам бейлифа и маленьким
великим людям.
   Старинные должностные лица нашего города имели сходство  с  теперешними
не только по наружности, важной осанке и умственным способностям,  но  и  по
прерогативам и привилегиям. Бургомистры, подобно  нашим  олдерменам,  обычно
выбирались по весу - и не только по весу тела, но также и  по  весу  головы.
Это правило на деле соблюдается во всех  честных,  здравомыслящих  степенных
городах: олдермен  должен  быть  тучным.  Мудрость  этого  положения  можно,
безусловно, доказать. Многие ученые мужи, специально изучавшие  человеческую
природу, настаивают на том, что тело в  какой-то  мере  является  отражением
души, или, вернее, что душа формируется по телу,  как  расплавленный  свинец
принимает форму глиняного сосуда, в который его наливают. Ибо,  как  говорит
один ученый джентльмен из нашего города, "существует постоянная связь  между
моральными качествами всех разумных существ  и  их  физическим  строением  -
между их нравами и телосложением". Так, мы видим,  что  тощему,  худощавому,
тщедушному телу обычно сопутствует  нетерпеливый,  беспокойный,  пронырливый
ум: либо ум своей беспрерывной работой истощает тело, либо же тело, не давая
уму достаточного простора, держит его все время  в  раздраженном  состоянии,
обрекая на волнение и беспокойство по поводу его затруднительного положения.
Между  тем  округлой,  гладкой,   тучной,   неповоротливой   фигуре   всегда
соответствует ум такой же спокойный, как она сама, тупой и  невозмутимый;  и
мы постоянно наблюдаем, что наши хорошо откормленные, дюжие  бюргеры  обычно
очень заботятся о своем удобстве и покое. Они заклятые враги  всякого  шума,
раздоров и неурядиц,  и,  конечно,  никто  не  будет  сильнее  стремиться  к
поддержанию общественного спокойствия, нежели те, кто  так  радеет  о  своем
собственном. Кому приходилось слышать, чтобы тучные  люди  возглавили  мятеж
или собирались в буйные толпы? Нет, нет, это тощие, голодные люди  постоянно
досаждают обществу и будоражат всю округу.
   Божественный Платон,  к  учению  которого  недостаточно  прислушиваются
философы нынешнего времени, наделяет каждого человека  тремя  душами:  одна,
бессмертная и  разумная,  находится  в  мозгу,  чтобы  следить  за  телом  и
управлять им; вторая состоит из злобных и безудержных страстей, которые, как
воюющие между собой державы, располагаются лагерем  вокруг  сердца;  третья,
смертная  и  чувственная,   лишенная   разума,   с   грубыми   и   зверскими
наклонностями, заключена в животе, чтобы  не  беспокоить  божественную  душу
своим алчным рычанием. Согласно этой превосходной теории  само  собой  ясно,
что наш тучный олдермен вероятней всего должен обладать самым уравновешенным
и исправно действующим умом.  Его  голова  подобна  огромному  полому  шару,
содержащему изрядную толику мягких мозгов, на которых, как на перине,  мягко
и уютно покоится разумная душа;  и  глаза,  служащие  окнами  этой  спальни,
обычно бывают  полузакрыты,  чтобы  дремлющую  душу  не  тревожили  предметы
внешнего мира. Столь удобно расположившийся ум, укрытый от всяких  волнений,
может, само собой разумеется, исправно и без особых  усилий  выполнять  свои
обязанности. Более того, скрытая в животе, смертная и злобная душа,  которая
своим яростным ревом приводит раздражительную душу, обитающую по соседству с
сердцем, в неистовый  гнев  и  таким  образом  делает  людей  строптивыми  и
бранчливыми,  когда  они   голодны,   благодаря   хорошей   пище   полностью
умиротворяется, утихомиривается и успокаивается. Вследствие этого  множество