мозаики изображали целые сцены.  Здесь ребенок ехал  по  зеленому лугу  на
упряжке гусей,  там тигр разрывал оленя, а другие убегали, положив рога на
спину.  Дальше  -  семь  пеших  и  конных охотников гнались за  медведями,
волками и барсами, а хищники, в свою очередь, преследовали ланей и оленей,
не замечая настигающих их самих копий и стрел. Все было живо, убедительно.
Но как странно вели себя хищники! В своих лесах славяне не встречали таких
глупых зверей.  Вновь  и  вновь смысл ускользал от  людей,  умевших видеть
только реальность жизни, не затененную символами.
     Звериный зал кончался крытым выходом на  кафизму.  Затесанные на клин
камни образовывали несокрушимые своды.  Бронированная дверь открывалась на
широкую  лестницу.  В  конце  лестницы неохотно разъялись тяжелые  челюсти
дверок.   После  мозглой  затхлости  закрытых  переходов  холодный  воздух
невысокого зала веял свежестью.  Это был нижний этаж кафизмы,  но  его пол
находился на высоте двадцати локтей от арены.  Еще три лестницы,  завитые,
как улитки, привели на верх кафизмы, тронный венец башни базилевса.
     Здесь  человек чувствовал себя  плывущим над  миром.  Все  внизу -  и
ступени ипподрома,  и стена Палатия, уступами опускающаяся к морю, и город
с развалинами, которые курились, как костры сырого дерева.


     На   сотнях  стен  византийских  домов  появились  листы  папируса  и
пергамента. Даже в Сики, на тот берег Золотого Рога, и в трущобы за холмом
Ксиролоф,  на западной окраине,  и  на грязную речку Лик сумели проникнуть
руки Палатия. В самом появлении листов было что-то пугающее.
     Во  многих местах листы были сорваны и  сожжены,  как сжигали вредные
заклинания колдунов,  вызывающие бедствие своим видом.  Кричали,  что  это
начертания опасных проклятий. Перед листами разыгралось несколько кровавых
сцен.  Убивали с  дикой поспешностью ненависти и  страха.  Каких-то  людей
уличили как расклейщиков.  На других,  быть может несправедливо,  указали,
как на палатийских шпионов.
     Однако же и листы и живая передача свое сделали.  Вряд ли кто,  кроме
малых детей,  больных и  умирающих,  не знал новости:  для спасения города
базилевс зовет подданных на ипподром.  Наемниками избиты мириады,  сожжена
едва ли  не пятая часть города,  десятки мириадов разорены,  оставлены без
крова и пищи...  и базилевс обещает милость,  мир,  безопасность. Патриарх
Мена в послании к духовенству приказывал всем клирикам успокоить верующих,
подготовить души к встрече с базилевсом.
     Люди  просачивались  на  ипподром.  Смельчаки  играли  роль  зазывал.
Подосланные  из   Палатия  давали   пример,   шпионы  проявляли  усиленную
деятельность.   Чаще,   чем  думает  обыватель,   соглядатаи  и  предатели
оказываются смелыми и  решительными.  В  своей ненависти люди лишают врага
храбрости.
     С  кафизмы  ипподром казался  безлюдным.  Им  владели  статуи.  Здесь
нашлось место для  бронзовой Волчицы из  Рима.  Послушно прибыли Геркулес,
изваянный Лизиппом, Аполлон Дельфийский, Афродита, Афина-Паллада из города
ее  имени.  Неведомо кем  извлеченная из  мрамора,  Елена  Троянская была,
несомненно,  еще прелестнее прелестной модели:  слава украшает посмертно и
души и тела.
     Над верхней ступенью трибун была устроена аллея из  статуй.  Каменное
население  ипподрома возбуждало суеверный страх.  По  ночам  оно  оживало.
Сотни  служащих,   которые  жили  под  трибунами,   на   ночь  запирались,
оградившись крестом на  притолоке,  изображенным копотью освященной свечи.
Было много приемов устрашения демонов.  Особенно помогала красная нитка на
мизинце и указательном пальце,  которые следовало наставлять рожками.  Это
знак пророка Моисея, которым богоматерь отгоняла сатану.
     В безлунные ночи Геркулес размахивал палицей. Однажды Елена Троянская
соблазнила возницу венетов Симеона.  Утром уборщики нашли его искусанным и
лишившимся разума.  Когда слышался вой  Волчицы -  известно,  что волки не
умеют лаять,  -  на  следующих играх или лошади ломали ноги,  или убивался
возница, или зверь рвал охотника.
     Дневной  свет  обессиливал демонов.  Им  мстили.  За  пачканье статуй
полагались жестокие наказания.  Однако же  спины,  животы,  ноги  богов  и
героев  были  обильно  татуированы  грязными  ругательствами  и  циничными
рисунками.


     Богоматерь плакала. Византийцы почитали добрую посредницу между миром
страстей и  суровым сыном.  Ведь никто не погибал из-за споров о  существе
страдалицы матери.
     Покровительница скорбела о  людях.  Ее  икона во  Влахернах проливала
чистое миро. Каждый мог видеть капельки душистого масла в уголках ее глаз.
Плакали иконы Девы у  святого Феодосия в  квартире Дексиокрит,  у  святого
Конона на  площади Быка,  в  том  храме,  где  в  первый день мятежа нашли
убежища  сорвавшиеся  с   петли  венет  и   прасин.   На  челе  чудотворца
мирликийского  Николая  проступили  капли   пота.   Сегодня  утром  чудеса
прекратились.  Многие прочли в этом знамение: предлагая подданным встречу,
базилевс успокоил волнение покровителей христиан. Ейриний, Зенобий, Вассос
и некоторые другие венеты приглашали принять мир.
     - Идите на  ипподром!  Да  живет Юстиниан,  да  живет Феодора!  -  по
очереди выкрикивали несколько человек.
     - Заткни пасть!  - человек добавил несколько ругательств. Его сбили с
ног. Вскочив, обиженный ответил ударом ножа.
     Из  широкого рукава одного из  защитников базилевса выскочил кистень.
Граненый шар на железной цепочке тупо щелкнул по черепу, как по бревну.
     - К убийству!  К убийству! - завопили свидетели, невольно расступаясь
перед организованной силой.  Сторонники правящей власти,  угрожая мечами и
кистенями,   прорезали  толпу.   Но  их  уже  догоняли,  окружали,  кто-то
командовал...
     - Гляди... - говорил Георгий Красильщик Гололобому, обыскивая тело, -
и на этом тоже кольчуга под хитоном.  То-то он такой толстый. Я его достал
ударом по плечу, а он стерпел!
     - Оставить бы парочку живыми да растянуть, - заметил Гололобый.
     - Оставить! - желчно ответил Красильщик. - Оставишь с вами. Нет ума у
вас всех!  И порядка нет! Да разве сколотишь за неделю войско из сброда...
- закончил он с философским презрением старого солдата к новичкам.
     Опыт,  однако,  уже был.  Прожиты дни,  равные годам.  Отряд, кое-как
сбитый  отставным центурионом,  побывал  везде.  Они  вовремя  выбрались с
площади  Августеи,  сумев  ускользнуть  из  мышеловки  Софьи  Премудрости.
Первыми они  стали  устраивать завал  на  площади Константина.  Потом  они
избрали союзником когорту Тацита и в лабиринтах Октогона имели даже успех.