На  папирусе оставалось много  сильных  доказательств,  но  Велизарий
поднял  большую  руку.  Розовая  ладонь,  желтые  ногти,  окрашенные  хной
по-персидски. Сейчас слова Стефана разлетятся, как пух под ударами хлыста.
     Стефан глядел на ритора Прокопия.  Прокопий неутомимо писал и  писал.
"Что ему!" - с завистью подумал Стефан.
     Велизарий делал резкие жесты, но голос его звучал мягко:
     - Не твое дело,  Стефан,  указывать воинам базилевса Величайшего. Вы,
жители  Неаполя,   по  рождению  римляне,  вопреки  рождению  -  подданные
варваров.  Завись бы от меня,  и  ваш город...  Но я подчиняюсь милосердию
Величайшего,  Всемилостивейшего. Даю время на размышление. Примите римское
войско.  Оно  пришло освободить италийцев,  воссоединяя их  в  лоне единой
кафолической империи Христа, бога нашего.
     Полководец почти коснулся лица Стефана пальцем с острым ногтем:
     - Не  выбирайте для  себя  ужасного.  Вдвойне  успевает  воюющий  для
освобождения родины от варваров. Славен он победой и достигнутой свободой.
Вы же,  вступая в войну,  хотите усилить свое угнетение,  вы хотите помочь
варварам.
     Приглашенные  в   палатку   военачальники  лязгали  оружием.   Кто-то
непринужденно взглянул в лицо Стефана,  чтобы увидеть,  насколько испугали
угрозы этого неаполитанца.
     Велизарий закончил:
     - Передай мои слова.  И готам скажи, я даю выбор: или приму на службу
повелителя  вселенной,   или  без  вреда  отпущу.   Но  если  они,  как  и
неаполитанцы, поднимут оружие, с помощью Христа Пантократора обещаю смерть
многим и рабство всем.
     Затем шатер опустел.  В  присутствии одного Прокопия Велизарий обещал
Стефану звание префекта,  обещал ему поместье.  В награду за быструю сдачу
города...
     А  Прокопий жестом хозяина взял из  рук Стефана папирус с  речью,  из
которой было оглашено лишь начало:
     - Она мне нужна более чем тебе, милейший префект...
     Так закончилась первая встреча.


     Тоска,  тоска... Стефан вспомнил библейскую угрозу: "И проклянет тебя
бог твой,  и когда настанет утро,  ты скажешь: "О, если бы был уже вечер!"
Когда же  придет вечер,  ты будешь молить,  чтобы пришло утро..."  Начнись
жизнь вновь, и Стефан предпочел бы ее искушениям отшельничество в пустыне.
Почему он не сделался монахом?  Страшно жить,  страшно.  Семья,  общество,
именье,  деньги. И всюду страдания слабого сердца, все тянет к себе, всего
жалко. Каждый в этом несчастном мире висит на волоске над бездной.
     Напрасно  Велизарий  покупал  совесть  Стефана.   Декурион  верил   в
обреченность  готской  власти.   Зрелый   красавец  показал  себя   плохим
политиком. Под пышностью его речей, как тело куртизанки под легкой тканью,
просвечивала постыдная мысль.  Он боялся идти к Риму,  имея в тылу сильную
крепость. Море ненадежно, корабли легко ломаются. Завоевателю Италии нужны
дороги по твердой земле.
     Тогда,  после  первой встречи с  Велизарием,  Стефан искренне склонял
город  открыть  ворота  перед  войском империи.  В  этом  не  было  ничего
необычайного. Никакой измены. Постоянно бывало так, что города добровольно
подчинялись сильнейшему.  Восемьсот готов не  могли бы  защищать стены без
помощи неаполитанцев.  Тем более готам трудно будет держаться,  имея сзади
врага-горожанина. Готы ждали общего решения.
     Перед  зданием  городского сената  форум  вздулся  народом,  как  мех
забродившим вином.  В  тот  день  решило  влияние  двух  человек,  риторов
городской Академии. Недавно Юстиниан закрыл на Востоке последнюю Академию.
Может быть, и правда, думал Стефан, что верноподданные христиане не должны
соблазняться  рассуждениями.   Базилевс  Востока  признавал  только  школы
легистов,  дабы  обладать  толкователями и  исполнителями законов.  Стефан
пожалел о деньгах, израсходованных Неаполем на Академию.
     Ритор Асклепиодот говорил легко,  как бы беседуя с человеком,  равным
себе. Обращаясь к разуму людей, ритор умел задеть и чувство.
     - Велизарий обещает нам горы благ и  под любой клятвой,  конечно.  Но
будущее скрыто в  туче войны.  Кто поручится за исход судьбы?  А если готы
победят, что они сделают с нами? Мы впустим Велизария не по необходимости,
сегодня наши стены крепки, защитники смелы. Поистине готы поступят с нами,
как с изменниками.  О несчастный Неаполь!.. О горе!.. - Асклепиодот закрыл
лицо плащом.
     Место оратора занял его товарищ - Пастор.
     - Обсудим значение измены! - предложил второй ритор. - И Велизарий, и
великий базилевс будут смотреть на нас как на рабов-перебежчиков.  Имеющий
общение с предателем рад ему в силу необходимости.  Но впоследствии у него
возникает  подозрение против  изменника.  Победивший с  помощью  предателя
начинает  бояться  такого  помощника.   Если  мы   ныне  будем  благородно
противиться опасности,  готы-победители окажут нам  все  хорошее.  Если же
Судьба  будет  матерью  Велизария,  он  будет  снисходителен  к  нам,  ибо
преданность никем не наказуема! Чего же вы боитесь, сограждане!
     Снова заговорил Асклепиодот:
     - Войско  Велизария  состоит  из  жадных  наемников.   Разве  вел  бы
Велизарий переговоры,  будь  у  него надежда взять город силой и  насытить
алчность солдат?  Почему он пришел к стенам города? Почему не ищет встречи
с  готами в  поле?  Потому что он  заранее тщится укрепить свою силу нашей
изменой. А теперь выслушайте этих людей. Они скажут вам, есть ли в Неаполе
запасы, чтобы противиться самой тесной осаде!
     "Это заговор, это настоящий заговор", - думал Стефан, убедившись, что
красноречивые риторы сумели договориться со старшинами иудейской общины. И
Стефан еще  раз пожалел,  что всегда,  в  согласии со  своими сочленами по
городскому самоуправлению, давал деньги на содержание Академии.
     Стефану  пришлось слушать  убедительные,  хорошо  подготовленные речи
старшин городской иудейской общины. Им удалось доказать неаполитанцам, что
запасов только  на  иудейских торговых складах хватит на  целый  год,  что
никому не  придется голодать.  Даже фураж для  лошадей и  скота найдется в
изобилии у запасливых купцов.
     Старая привычка неаполитанских граждан решать голосованием общие дела
оживилась со  времени правления рекса Феодориха.  Но  никогда столь важное
дело  не  подвергалось  общему  суждению  собрания,  которое  состояло  из
домовладельцев, вольных ремесленников, купцов, духовенства.
     Никогда еще Неаполь не  был взят силой.  Выждать бы,  отсидеться бы в
неприступной крепости.  Таково было  невысказанное желание даже тех,  кто,
подобно Стефану,  ненавидел готскую власть,  власть  варваров и  еретиков,