гарнизоны башен у ворот покинули свои места. Несколько воинов безнаказанно
подошли к  воротам и  попробовали постучать в тяжелые створки,  защищенные
шляпками гвоздей  величиной с  кулак.  С  такими  воротами мог  справиться
только таран.
     В лагере для первого штурма было изготовлено несколько таранов, но не
нашлось охотников искать  их  и  тащить  на  себе  тяжелые бревна.  Кто-то
надумал поджечь деревянные створки.
     Вопреки приказу большая часть массагетов явилась верхом.  Теперь кони
пригодились для  доставки топлива.  Пламя  поднялось до  верха беззащитных
ворот. Ветер оттягивал дым на город.


     Беспорядочным набатом  дребезжали бронзовые доски  церковных звонниц,
но у  святого Иоанна,  соборного храма Неаполя,  и  у  Марии-Марфы звонили
торжественно.  Как  на  пасхальной  службе,  гулко  перекликались  главные
голоса,  серьезные и  глубокие.  Радостно  пели  мелкие  доски-подголоски:
"Слава в вышних богу и на земли мир..."
     Повинуясь воле  епископа Неаполя,  другие храмы  прекратили набат  и,
присоединившись к  старшим,  встречали благовестом освободителей от  гнета
схизматиков-ариан.
     Разрозненные отряды готов сдавались без боя армии Юстиниана,  которая
вливалась в город сразу через несколько ворот, открытых изнутри. Велизарий
и  другие  начальники  озаботились  безопасностью  этих  пленников.  Около
восьмисот готов,  едва  ли  не  половина которых оказалась без  доспехов и
оружия,  были выведены из  города в  лагерь.  Там Бесс,  не теряя времени,
предложил им выбор: или они поступают на службу Божественному, или их ждет
печальная участь.  Словоохотливый,  как  базарная  торговка,  и  столь  же
убедительный,  Бесс напомнил готам об Эбримуте, зяте самого рекса Феодата,
человеке благородном.  Он передался со всеми своими под руку Непобедимого,
говорил Бесс.  Отныне и  до века Италия принадлежит базилевсу.  Кто это не
понимает,  заслуживает,  чтобы его обрили и  одели в  женское платье,  как
недостойного быть  мужчиной.  Многие  готы  служат базилевсу,  недавно они
расправились с  охлосом в самой Византии.  И взяли великолепную добычу!  И
были осыпаны милостями!
     Горластый  начальник  торопился  убедить  пленных,   чтобы   поскорее
избавиться от  навязанного ему дела.  А  придет же  минута,  когда он тоже
сумеет поддать Велизарию коленом!  Неаполь отдан  войску,  а  ему,  Бессу,
приходится тратить здесь  время  на  уговоры!  Не  ожидая  согласия,  Бесс
крикнул:
     - Имеющий уши слышать да слышит!  Вы - что? В рабы собрались, отродье
носорогов!
     Ипасписты подняли  Бесса  в  седло,  и  железная черепаха помчалась в
город, сопровождаемая свитой. Скорей! Опоздали!!!
     До   осады  Неаполя  солдатам  грозили  наказаниями  за  насилие  над
италийцами: италийцы не враги базилевса, но его подданные, которые-де сами
хотят   вернуться  в   лоно   империи.   За   упорство  Велизарий  объявил
неаполитанцев  изменниками.   Все  понимали,  что  только  помощь  горожан
помогает  держаться  слабому  гарнизону  готов.   Теперь  было   разрешено
отомстить неаполитанцам за то, что они отвечали ударом на удар.
     Не  существовало начальников,  исчезли признаки подчинения.  Не  было
вступления в город.  Было вторжение. Не стало ни армии, ни солдат. Явились
группы и группки,  связанные общностью наречия и товарищества. Пришел день
свободы действий, день ничем не ограниченной власти над имуществом и телом
побежденных,  тот самый день,  который обещали вербовщики в армии Византии
по примеру вербовщиков старого Рима.
     Издавна  иноязычные  и  малоизвестные племена,  обозначаемые  ромеями
безличным  словом  "варвары",   завидовали  богатству  южных   земель.   О
заманчивых плодах, о волшебном соке винограда слыхали и в лачугах рейнских
болот,  и  в  глуши  Черных Лесов,  и  в  устьях северных рек,  никогда не
виденных римлянами.  Что же касается грабежа,  ловли невольников, права на
беспредельное насилие,  этому так называемые варвары учились от римлян.  И
возвращали своим учителям.
     Те из солдат, кто был жаден до крови, убивали каждого попавшегося под
руку.  Иные  умерщвляли  в  буйном  порыве  как  в  хмелю.  Другие,  более
утонченные,  изобретали  развлечения.  Разыгрывались  сценки,  исполненные
особого "юмора", заимствованного на театральных зрелищах.
     - Как тебя зовут? Павел? Покойной ночи, Павел, кланяйся твоему отцу в
аду!
     - Ты хочешь жить?  А,  ты любишь жизнь!  Я  исполнен уважения к тебе.
Увы, сегодня я видел тебя во сне.
     - Ты можешь перепрыгнуть через эту стену?  Нет?  Сожалею. Я клялся на
Евангелии щадить сегодня только отличных прыгунов!
     - Не  бойся ничего!  Я  дал обет прикончить десять неаполитанцев.  За
моего друга, которого вы убили. Поздравляю тебя, ты... десятый. Получай!
     Все дома лишились дверей.  Более опытные солдаты спешили найти жилища
богатых.  Улицы  переполнились  задыхающимися от  бега  солдатами.  Каждый
старался опередить каждого.
     Ворвавшись в дом,  кричали:  "Все поровну!" Кто-либо, остановившись у
входа с мечом и щитом, предупреждал новых пришельцев:
     - Здесь уже занято! Нас много!
     Найдя настоящего или предполагаемого хозяина,  солдаты срывали с него
одежду и растягивали его на полу, на земле сада - где пришлось.
     - Где зарыто твое золото? Где ты спрятал богатство?
     На  беззащитное тело  обрушивался град  рассчитанно-яростных  ударов.
Сразу несколько солдат били палками,  ножнами,  ремнями, сломанными наспех
сучьями.  Потом краткий перерыв,  быстрый вопрос:  "Говори где?" - и опять
ливень побоев.
     Это называлось батоннадой.  Нужно было спешить;  всем казалось, что в
богатом Неаполе больше домов, чем солдат.
     Вскрикивали и умолкали женщины, подвергнутые насилию. Из опустошенных
жилищ  выгоняли рабов,  вчера бывших свободными,  детей,  женщин,  мужчин,
нагруженных добром, которое вчера было их собственностью, сегодня же стало
солдатской добычей по  Праву  войны.  Судьба  настоящих рабов  оказывалась
более благоприятной. Они лишь меняли хозяев, иногда - к лучшему.
     Не успевая запомнить своих рабов,  не будучи в состоянии куда-либо их
засадить, не уверенные в возможности уследить за двуногой добычей, солдаты
пускали в ход веревки с мертвыми петлями.  Они вязали пленных за шеи,  как
грозди, метили груди, лица и руки краской, смолой или сажей из очагов.