А-а!  Кроме безумной Македонии,  весь дом Антонины - свидетельствовал
за нее.  Не успели примирившиеся супруги покинуть Сиракузы,  как муж выдал
оскорбленной жене Македонию и двух других безумцев.
     Кто-то идет! Каллигон пропустил нескольких ипаспистов, конвоировавших
носильщиков с добычей.
     Да,  безумцев...  Ведь у  Антонины в  жилах не кровь,  а смесь вина и
желчи. Такие особенно искусно-пылки в любви. Велизарий не мог обойтись без
Антонины.  После  разоблачений  Македонии  Каллигон  подсовывал  Велизарию
особые снадобья, зажигающие кровь. Но такие женщины, как Антонина, пылки и
в мести. У Македонии и обоих рабов в присутствии Антонины вырезали лживые,
по  мнению Каллигона,  глупые языки,  а  самих разрубили на мелкие куски и
побросали в залив Августа. Красивое место там па берегу...
     Э,  все это ничтожества,  рабы блуда,  глупцы.  Теперь Антонина нашла
новую игрушку.  А  сколько их было до Феодосия!  Эта игрушка хороша,  слов
нет,  для того, кто осужден жить в ярме страстей. Воистину Христос не воли
требовал от людей, а лишь смирения. Пусть так будет...
     Но  как  долго эти голубки воркуют в  сумраке гнездышка.  Каллигон-то
знал,  почему Антонина искала темноты. Евнуху была известна каждая складка
хорошо  пожившего тела.  Ваннины  вырезали лживые,  по  мнению  Каллигона,
глупые языки,  пять.  Тело не  лицо,  на которое опытные руки умеют надеть
маску притираний. Глупо быть мужчиной...


        9

     Медные  голоса  длинных  труб,  которые  помогают начальникам конницы
управлять строем, звучали над Неаполем.
     Чередование протяжно-длинных и  коротких,  частых  звуков призывало к
общему  сбору.  Бывалые кони  раньше  людей  ловили призыв,  пробивавшийся
сквозь гомон разоренного города.  Послушные приказу, они настораживали уши
и подводили под круп задние ноги в ожидании воли всадника.
     Грабеж закончился.  В опустошенных владеньях, по обломкам непригодной
солдатам походя изломанной мебели,  по черепкам перебитой посуды и утвари,
по  кускам мрамора в  залах,  атриумах и  портиках никому не нужных домов,
оскверненных и загаженных, - в этих трупах убитых жилищ еще топтались, еще
копались отставшие или особенно жадные одиночки.
     Повсюду  уже   завязывался  торг  на   ходу,   как  попало.   Солдаты
обменивались добычей. Ветеран старался поддеть новичка, прельщая его видом
медной,  но позолоченной чаши,  кубка,  статуэтки,  предлагая красивые, но
слишком узкие сапоги.
     Кто-то,  натянув поверх доспехов дюжины две хитонов,  перекинув через
плечо  женские  платья,   тоги  с  широкой  каймой,   свидетельствующей  о
сенаторском звании бывшего их владельца, двигался живой кипой товаров. Над
лицом,  залитым  потом,  торчал  шлем,  и  охрипший  голос  предлагал всем
желающим обзавестись несравненной одеждой за дешевую цену.
     Лагерные торгаши успели побывать в  городе,  чтобы  бросить взгляд на
открывшиеся  для  них  возможности.  Смелые  дельцы  -  неотъемлемая часть
ромейского  войска  -  спешили  вкупе  сообразить  будущие  барыши.  Члены
своеобразной ассоциации пользовались свободным часом для  сговора.  Взятая
добыча велика.  Торгаши клялись друг другу святой троицей и спасением души
соблюдать договоренные цены -  пять оболов за новый хитон, двенадцать - за
две  новые тоги...  Солдаты задыхаются от  добычи,  и  торг пойдет лишь на
медные деньги.
     Стоя  под  портиком сената,  Велизарий держал  речь  к  начальникам и
солдатам:
     - Христос Монократор дал  нам  победу!  Сколь  великую славу в  веках
даровал нам  господь.  До  сего  времени во  вселенной все  до  самых даже
пределов  ее   считали   неприступным  италийский  Неаполь.   Такое   дело
совершилось благоволением бога к  делам Единственного базилевса Юстиниана.
И никоим иным способом или действием, постижимым для ума!
     Освободившийся Каллигон  выглядывал  из  дверей  сената  с  некоторым
нетерпением.  Больше половины добычи уже  отвезено в  порт и  погружено на
корабли.  Груза оставалось еще на две триремы. Приходится ждать, телеги не
могут пробиться через толпу.
     У  Велизария сильный голос,  зычный голос полководца в горле мужчины.
Каллигон смотрел на  так  хорошо знакомый ему  затылок в  кудрях.  Маковка
начала просвечивать.  Брадобрей говорил, что снадобья плохо помогают. Мазь
из толченых ослиных копыт,  медвежий жир и  растирание щетками задерживают
рост лысины,  но,  увы,  волосы уходят,  уходят.  "Уходят",  -  усмехнулся
Каллигон.  Он  сам ровесник Велизария,  но  уже давно лыс.  Меньше хлопот.
Недаром старые римляне,  как и египтяне, брили головы. А плечи у Велизария
как у молодого.  Надежные устои для сильных рук.  С мечом Велизарий собьет
любого, он жаден к железу.
     И  -  он  кое-чему научился!  Знает,  что  каждое его слово передадут
базилевсу.  Все -  от бога,  ничего -  о  себе.  Победили Христос вместе с
Юстинианом.  Разумно.  Недаром  Антонина учит  его  уму-разуму  с  помощью
Прокопия.
     - Это -  бог! - оказал! - нам! - честь! - выкрикивал Велизарий. - Так
будем же милостивы, как христиане, к побежденным. Победитель не продолжает
ненависти к  врагу за  пределами оконченной войны.  Убивая неаполитанцев и
порабощая их,  вы  наносите вред  себе,  ибо  отныне эти  люди вернулись в
материнское лоно империи и суть подданные нашего Величайшего Юстиниана!
     Краем  глаза  Каллигон  заметил  Антонину.  Искусно  поднятые  волосы
образовывали подобие  шлема,  отливавшего  бронзой  от  золотого  порошка,
которым были  напудрены.  Гладкое лицо  было мраморно-бело,  но  с  нежным
оттенком розового, будто статуя ожила.
     Слушает,  как муж читает урок.  "А где прекрасный кентавр?" - подумал
Каллигон. Он слышал слова Антонины. Еще больше скосив глаза, евнух заметил
и  молодого  славянина.  Итак,  она  не  отпустила  его,  как  случалось с
некоторыми другими. Будут продолжения. С философским спокойствием Каллигон
подумал о  предстоящих ему ухищрениях.  В  лагерях было труднее устраивать
дела Антонины, чем в городах.
     - ...поэтому более не  делайте зла подданным,  -  донеслись до  слуха
Каллигона слова Велизария.  -  За вашу храбрость да будет вам наградой все
их  имущество,  а  их  самих отпустите,  не  делая разницы между мужчиной,
женщиной, ребенком...
     Рядом с  Велизарием стоял ритор Прокопий.  Его  сухощавая фигура была
столь же обычна Каллигону,  как облик Велизария.  К этому верному спутнику
полководца Каллигон питал  нежную  слабость,  нечто  вроде  любви.  Редкое
свойство -  Прокопий мыслил,  чтобы  мыслить,  чтобы  познавать не  только