стрелок растягивает тетиву до  уха  и  метит в  левый пах быка.  Оттянутая
средним и указательным пальцами,  тетива срывается будто сама и щелкает по
кожаной рукавичке, защищающей левую руку.
     От  звяка тетивы,  от шмелиного гуда уходящей стрелы конь вздергивает
голову.  Может быть,  он  умеет увидеть в  полете прорезь стрелы в  кресте
оперенья?
     Конь  стоит,  подобрав задние  ноги  под  круп,  собравшись,  готовый
ответить новому приказу всадника. Нет приказа, и конь продолжает глядеть.
     Стрелок должен знать,  как ветер снесет стрелу.  Он целил в  пах,  но
стрела уходит под левую лопатку тура. Издали оснащенный накрест серо-белым
гусиным пером  конец стрелы кажется маленькой птичкой,  куличком-воробьем,
прилепившимся к турьему боку.
     От укола бык взбрасывает тяжелый перед,  прыгает и падает.  Да пошлют
Сварог,  навьи и роданицы,  что заботятся о человеке,  каждому воину такую
смерть.  Не  гнить в  гнусной старости,  не  валяться в  поле  без  ног  с
перебитой спиной, не чахнуть на рабской цепи, исходя бессильной злобой под
палкой надсмотрщика. Укол в сердце - добрый укол.
     Летели  стрелы  слобожан,  приученных попадать в  бычий  глаз  или  в
середину груди человека на  три сотни шагов.  Не  прошло времени,  нужного
хорошему бегуну,  чтобы пробежать эти  сотни,  как на  ногах остались лишь
пять-шесть молодых и старый тур, пощаженный по приказу воеводы.
     Несколько слобожан гнались за  крупным телком,  годовалым бычком.  Он
побежал было, потом, опомнившись, храбро наставил уже заметные рога, чтобы
побиться, как играл в стаде со сверстниками.
     Слобожане не  играть собрались.  Два аркана взяли шею храброго бычка,
дернули:  он упал,  вывалив длинный,  широкий в конце язык. Его оттащили к
лесу,  чтобы крепко привязать к  дереву,  а потом,  когда приедут свои,  к
задку телеги.
     Не гулять ему в  степи,  но быком он будет.  Опилят страшные рога,  в
ноздри продернут,  чтобы смирялся от руки человека, железное кольцо. Будет
он  реветь,  пугая  и  неробких страшным зыком,  и  кругом будут  ходить с
поднятой щетиной громадные росские псы, готовясь прийти на помощь пастуху,
если бык сорвется.
     Стодвадцатипудовый зверь с подгрудком чуть не до земли отдаст хитрому
человеку самое дорогое,  что в  нем есть,  -  свое племя.  Потому-то так и
сильны серо-бурые росские волы,  так молочны и мясисты коровы,  что хозяин
не  дает им  мельчать,  плодясь между собой,  а  умеет влить в  свои стада
вольную кровь, не изнеженную готовым кормом и теплым хлевом.
     С  гиком  и  свистом закружились слобожане перед оставленным в  живых
быком.  Зверь  тяжко  метался,  мечтая подцепить докучливых противников на
острый рог. Всадники увертывались, уводя быка от бойни, соблазняя надеждой
нанести удар.
     Гнев лишает разума равно человека и зверя,  учили старшие. Взбешенный
тур уже без расчета бросался за  всадником.  Измучившись,  он остановился.
Бока вздымались, черные от пота. Раздутые ноздри впивали запах недоступных
врагов. Ратибор видел, как катались карие яблоки глаз, слепые от ярости.
     Спешившись,  Ратибор бросил повод товарищу и побежал к быку. С разных
сторон  спешили  туда  же  еще  пять-шесть  слобожан.  Превращение высоких
преследователей в короткие двуногие фигурки удивило тура. Ему и вправду не
доводилось видеть пеших  людей.  Сегодня для  него  вид  и  запах человека
сопутствовали лошади,  а  с  лошадьми  он  никогда  не  враждовал.  И  эти
маленькие существа казались ему не страшнее волков,  которых он никогда не
боялся.
     Всеслав опередил Ратибора.  Подбежав к  быку почти вплотную,  воевода
свистнул и  хлопнул в ладоши.  Тур ответил точным и смертным ударом рогов.
Но Всеслав успел высоко прыгнуть. Мелькнув над рогами, воевода хватил быка
кулаком по гулкому боку. Тур хотел повернуться. Всеслав, опередив, схватил
его за заднюю ногу, дернул. Грузная туша мускулов и костей рухнула наземь.
     Перекатившись на  спину,  тур  бешено ударил задними ногами.  Всеслав
отскочил,  внимательный и  спокойный.  Бык перевалился на  брюхо,  оперся,
прянул.  С  сизых губ  текла слюна.  Тур  ревел не  так,  как до  сих пор.
Оскорбленный,  он кричал об убийстве.  Услышав такой рев и  далеко в поле,
каждый невольно оглядывался, выбирая убежище.
     Двуногий опять перед ним!  Обидчик или другой, тур не различал более.
Нагнув голову,  он ударил не целясь. Достать рогом или каменным лбом - все
равно.
     Ратибор не  уклонился от  удара.  Он  обеими руками уперся в  лоб  и,
помогая себе размахом турьей головы,  перевернулся над спиной быка и встал
на ноги сзади.
     Пусто перед туром.  Все изменило от гнева:  и нюх, и глаза, и быстрая
сила. И опять перед ним двуногие, опять он бьет - все напрасно.
     Коноводы,  зная, что пешие товарищи не пустят к ним быка, с восторгом
следили за игрой.
     Товарищи кажутся им топкими и  хлипкими рядом с  быком.  Бык мечется,
мечутся люди.  Тур ищет, кого ударить, люди не ждут, рога бьют мимо, мимо,
опять мимо!  Вот достанет?  Нет,  Всеслав ловит быка за хвост, рвет назад,
вбок.
     Ратибор повторяет свой прыжок,  но  иначе.  С  разбегу ударив ногой в
бычий бок,  он летит через него,  как камень из пращи.  Всеслав пригнулся.
Ратибор пролетел над ним,  а воевода прыгнул верхом на тура, оседлав, сжал
ногами. Бык заметался под непонятным грузом.
     Лошадь,  если волк вскочит ей на спину,  умеет упасть, подмять зверя.
Тур не знал лошадиной науки.  Он прыгал, взбрасывая перед, подкидывая зад.
Слабые, неумелые попытки избавиться от человека, который может сжатием ног
сломать  лошадиные ребра.  Чувствуя страшное давление,  тур  остановился и
закинул голову,  пробуя достать рогом спину.  На  него набросились со всех
сторон,  тянули  за  хвост,  хватали за  рога.  Могучим движением шеи  тур
освободил голову. Сейчас он наконец-то ударит, убьет!
     И вдруг все кончилось.  Новый слобожанин,  держа в обеих руках гибкие
прутья,  вмешался в  игру.  Он  сечет быка по  глазам.  Тур  сжимает веки,
отмахивается вслепую,  но  прутья бьют,  бьют.  Бык  пятится,  издавая уже
жалобный рев. Он забыл о человеке, оседлавшем его, не чувствует, что тянут
за хвост. Он ослеп.
     Так никогда не бывало.  В густом мраке ночной степи, в кромешной мгле
лесных пущ  глаза все же  видят.  Под градом мелких ударов тур еще сильнее
сжимает веки.  Хочет открыть глаза и  не  может.  Впервые его ноздри полны
запаха человека,  впервые уши слышат голос человека, а навсегда этот запах
и эти звуки будут соединены с воспоминаниями о слепоте.
     Бык   отступал,   побежденный.   Так   мальчишка-пастушонок   смиряет
взбесившегося домашнего быка,  так  смирился и  тур.  В  его  реве звучала