слово.  В ночи полнолуний куда-то уходили старшие слобожане.  Зачем и куда
уходили,  где были -  не спрашивай. Не положено мужчине допытываться, теша
свое любопытство.
     В  первое полнолунье после битвы Ратибор проснулся от  чьей-то  руки,
которая легла ему на лоб. Он схватил запястье в широком обручье. По запаху
тела и приметному обручью Ратибор узнал Крука.
     - Не шуми, обуйся, выходи наружу, - приказал Крук.
     Ратибор  сполз  с  низких,  как  избяные скамьи,  полатей.  На  сене,
застланном сшитыми  козьими шкурами,  слобожане спали  рядами,  каждый  на
своем  постоянном месте.  Ратибор натянул мягкие  сапоги хазарской добычи.
Затягивая узкий  ремешок,  Ратибор сунул в  правое голенище меч.  Рукоятка
едва  достигала колена.  Привычка носить это  оружие за  сапогом дала  ему
название - ножной меч, потом кратко - нож.
     Крук ждал,  загораживая собой свет в открытой двери. Двор слободы был
выбелен  луной,  тень  вышки  пересекала его,  будто  глубокий ров.  Около
перелаза через тын возились люди, опуская лестницу. Не было огня на вышке,
над  плетеным заплотом торчали два черных кочана -  головы сторожевых.  Не
было общей тревоги. Не нападения ждет воевода.
     Спустившись с  тына в числе последних,  Ратибор видел,  как кто-то из
оставшихся в слободе утянул наверх шестовую лестницу. Оглядываться времени
не было.  Шли молча,  гусем,  ступая след в  след,  по-воински,  чтобы кто
другой, посчитав отпечатки, не узнал, сколько людей пробивали стежку.
     Передние ширили и ширили шаг.  Побежали тихой побежкой, потом скорее.
Звука топота не было,  опирались на носки,  как учили в  слободе бегать по
ночам.  Упоенно сверчали земляные сверчки, не боясь людских теней. Длинная
вязка  людей  на  бегу  растянулась было  и  опять  собралась.  Миновалось
открытое место с каменным богом.  Его пробежали с лунной стороны, чтобы не
потревожить  черно-угольную  тень.   Приближалось  высокое  место  речного
берега.  Над  кручей  обнажились  скалистые  кости  земли.  Длинный  свист
переднего призвал ко вниманию, два коротких приказали: "Иди шагом".
     Большие камни громоздились в  порядке,  будто устроенном человеческой
рукой.  За  зубчатой стеной  лежало плоское,  как  гумно,  ровное место  с
белыми,  похожими на  черепа,  голяшами,  с  жесткой травой,  чахнувшей от
скудости почвы.
     Здесь веснами гадюки справляли свадьбы,  сплетались клубами величиной
с добрый сноп.  С шипеньем и смрадом вертелись тупые черные головы,  играя
длинными жалами.
     Сила  яда,  носимого телом  мягким  и  слабым,  давала  гадюке подлую
власть,   делала  ее  несправедливо  сильной.  Против  гадюки  знали  пять
заклятий.  Встречая змею,  россич не давал ей дороги,  мешала - убивал, но
никогда не гнался и не бил для забавы никого живого.
     Слобожане столпились,  освещенные луной.  Воевода вышел из тени скал.
Он нес в обнимку другого человека. Нет, не человека. Всеслав поднял что-то
длинное,  прямое и  с  силой  ударил концом в  землю.  Нечто  воткнулось и
осталось стоять само.
     Еще двое людей вышли из  тени скал,  высекая огонь.  Помчались искры,
загорелись масляные светильники.
     Всеслав позвал Ратибора и приказал:
     - Гляди!
     Это был Перун, бог мужчин, войны, победы. Россичи видали немало чужих
богов и просто людей из мягкого камня мрамора, из бронзы, кости, из дерева
и серебра,  даже из золота. Чужие бывали округло-гладкие, великолепные, на
глаз мягкие вопреки твердости камня или металла.  Не таков был Перун, и не
то было ему нужно. Бог слободской дружины явился воином, которому нужна не
красота,  а сила.  Не угождать женщинам,  а советовать и помогать мужчинам
хотел Перун.
     Под  тяжелым  шлемом  хмурился узкий  лоб,  в  глубоких глазницах под
выпуклыми бровями сидели красные глаза -  драгоценные лалы.  Рот  был  как
рана, усы длинные, вислые. На прижатых к телу руках торчали могучие мышцы,
грудь была выпучена над впалым животом -  признаком сильного мужества. Бог
опирался на землю длинными ступнями.  Он был гол,  но вооружен - два меча,
секира-топор,  ножи.  Дубовое дерево  было  искусно вырезано.  Пальцы  рук
переходили в рукоятки мечей,  в древко секиры -  тело сливалось с оружием,
нельзя было сказать, где кончалось одно и начиналось другое.
     Вера в истинность изображения, сознание своей правоты и необходимости
божества  руководили  создателем образа  Перуна.  Бог  мужей  вдохновлял и
потрясал.  Впоследствии,  выйдя на  площади градов,  в  священные рощи  на
холмах,  Перун  смягчился,  облекся мягкой плотью.  А  здесь,  на  границе
росского языка,  он был необходимым образцом беспощадного мужества сторожа
от Степи.  Оттуда,  с юга, всегда шли войны, насилие, истребление. Ничего,
кроме   войны,   насилия,   истребления,   нельзя  было   противопоставить
кочевникам, чтобы сохранить род людей, возделывавших лесные поляны.
     Это  был  бог,  близкий,  понятный,  земной.  Воплощение покровителя,
образец.  В Перуне не было мечты о заоблачном мире Сварога, о вечной жизни
души,  о вознаграждении за боль,  за муки, за смерть. Сварог был богом для
всех людей,  для детей,  женщин и немощных стариков,  размышляющих о конце
жизненного пути.  Сварог помогал воину надеждой встретить на  небе  друга.
Перун звал к битве.
     - Я  обещал тебе  бога и  братство,  -  говорил Всеслав,  обращаясь к
Ратибору.  -  Вот твой бог и вот твои братья. Мы - дружина Перуна, один за
всех, и все за одного. Мы выше рода, мы сила росского языка, меч и щит. Не
воля князь-старшин правит нами,  а наша воля.  Я князь дружины.  Ты хочешь
быть с нами, Ратибор? Клянись Перуном, Ратибор!
     Произносились слова  объяснений и  обещаний.  У  ног  Перуна разожгли
угли,  раздули маленьким мехом  синее пламя.  Светильники погасли,  сквозь
угольный чад был слышен запах раскаленного железа.
     - Подними левую руку  над  головой,  чтобы принять знак  братства,  -
приказал Всеслав.
     Ратибор видел,  как  из  углей князь-воевода достал железный прут  на
деревянной ручке.  Конец  железа рдел  звездочкой.  Скосив глаза,  Ратибор
смотрел,  как звездочка приблизилась к левой подмышке.  Ожог,  боль, запах
паленых волос и горелого мяса.
     Всеслав  показал новому  брату-дружиннику конец  клейма,  остуженного
живым телом.  Два меча,  скрестившись,  указывали на четыре стороны света,
напоминая о вечной верности братству.
     Дружинники подходили, обнимали нового брата. Готовился еще один обряд
- клятву скрепят смешением братской крови.
     На славянском севере,  в  лесах,  богатых и  простым и дорогим пушным
зверем,  в  местах,  обильно родящих хлеб и  овощи на полянах,  обнаженных
топором и огнем, обычай побратимства ограничивался узким кругом товарищей.