тянет более вширь,  чем вверх.  Дубовая степь - будто кто здесь сеял дубы,
редко бросая желуди на волю степного ветра. В жаркую сушь с сухими грозами
Сварог молниями побил  лес.  Много  здесь было  бугров от  пней,  заросших
землей.  Тут осенями любили пастись дикие быки и коровы.  Никого не боится
степной тур -  ни  сотенных стай волков,  ни лесного медведя.  Осенью туры
уходили ближе к  лесам,  покидая выжженную,  вытоптанную степь и  опасаясь
единственного врага - гололедицы.
     Россичи  расчетливо  и   бережно  брали  туров,   туры  много  давали
славянину.  Из рогов делали луки,  рукоятки оружия,  гребни для волос, для
чесания  пряжи  и  шерсти,  вытачивали  и  вырезали  застежки  для  рубах,
кафтанов,  полушубков.  Толстая шкура  шла  на  подошвы,  а  хребтина была
незаменимо хороша  для  доспеха.  Толщиной в  полтора пальца,  с  нашитыми
копытами  или  железными бляхами,  хребтинные доспехи  отбивали  и  меч  и
стрелу.
     Из   турьей  кожи   выгибали  шлемы   и   подшлемные  шапки,   делали
кожанцы-калиги.  Мясо солили и  коптили впрок.  Турьи мытые кишки набивали
вареным мясом с  салом,  сохраняя так пищу надолго.  Туша убитого тура вся
шла для дела.
     Ветер дул с  севера и  с полуночи.  Слобожане сделали длинный объезд,
чтобы  охватить  туров  с   полудня.   Среди  турьих  стад  паслись  дикие
лошади-тарпаны разных  мастей,  разных  статей.  Одни  по  виду  ничем  не
отличаются от росских, другие же с длинными седлистыми спинами, с головами
большими,   тяжелыми,  как  коровьи.  Считали,  что  тарпаны  повелись  от
одичавших,  отбившихся лошадей.  От  века  ходили по  степям разных языков
люди,  от века бились в степях и в предстепьях. И всегда разбегались кони,
потерявшие хозяев.  Говорили же,  что на  Припять-реке,  по островам средь
болот и  озер живут дикие люди-сыроядцы,  которые кутаются в  невыделанные
шкуры и  забыли,  как  добывают огонь.  Тоже  бежали когда-то  от  беды  и
забились столь далеко,  что  не  нашли назад дороги,  одичав на  безлюдье.
Тарпанов россичи охотно били для  мяса:  оно  вкуснее,  чем  мясо дворовой
лошади.
     Туры паслись и паслись, а тарпаны, подзрев всадников, забеспокоились.
Вот табунок голов в  десять бросился по ветру в балку Тикича.  И уже с той
стороны послышалось ржание жеребца-хозяина,  собиравшего своих.  Там и сям
убегали тарпаны,  а  туры,  по своей силе не столь осторожные,  глядели на
всадников и опять опускали головы, срывая траву.
     Утренний  серо-дымный  полог  небес  прорисовывался летучими  горами,
дождь иссякал,  становилось яснее.  Сделался виден матерый бык на холмике.
Он, уставившись на людей, равнодушно катал жвачку по горлу.
     От места,  где находились сейчас слобожане,  до балки ручья Сладкого,
где  побили хазаров,  расстояние было  верст восемь,  если  идти  прямо на
восход солнца.  Далее,  отойдя верст на двенадцать, начиналась днепровская
пойма  камышистыми болотами и  топями  да  глубокими старицами от  древних
русел Днепра.
     За  спиной слобожан Тикич  поворачивал прямо  на  юг  и  верст  через
шестьдесят вливался в  Синь-реку.  Между  Тикичем и  днепровской поймой по
сухим плоским гривам,  размежевывающим безыменные балки безыменных ручьев,
лежали пути из степи на Рось.  Туры, кони и люди с телегами - был ход всем
и всему.  Оттуда летом тянуло бедой. Осенью же приходили дикие стада будто
выкупом за чинимое степью злосчастье.


     Всадники ехали шагом среди турьих стад.  Приближались люди - и коровы
с телятами неспешно отходили вправо, влево, куда придется. Быки косились и
тоже отступали. Не от страха. Присутствие чужого теснило вольного зверя.
     Небо  расчищалось,  ветерок сушил степь.  Слобожане растолкали туров.
Под молчаливым нажимом всадников голов до сорока туров отступили к северу,
к краю леса, где летом жил дозор.
     Всадники двигались изогнутой линией,  края шли  быстрее,  а  середина
отставала,  будто  напряженная тетива.  Туры  перестали кормиться,  телята
жались к маткам.  Быки, их было шестеро, начали сердиться. Двое уставились
на всадников,  будто в первый раз их заметили.  Задний,  поменьше, опустил
голову и негромко взревел.  Другой молча и медленно шел на людей. Вдруг он
заревел  еще  громче,  мощнее,  чем  первый.  Несколько турих  с  телятами
скачками прибежали на зов.
     Горяча себя,  быки били копытами землю. Потом, наклонив головы, грозя
рогами  в  полтора локтя,  быки  поскакали на  всадников.  Коровы  спешили
следом.
     Слобожане бросились в стороны,  открывая в своей цепи широкий проход.
Туры уже разогнались до  скорости,  с  которой умеет соперничать не каждая
лошадь. Они не искали боя, шли прямо, стрелой.
     Пропустив их,  всадники замкнули цепь. А туры, прорвавшись, замедлили
скок. Быки теперь шли сзади, охраняя коров.
     Между  лесом и  охотниками оставались четыре быка,  с  десяток коров,
голов пятнадцать молодняка.
     Думая за зверя,  Ратибор понимал,  что и зверь набирается мудрости от
житейского опыта,  судит  сам  по  себе.  Чего-чего  не  встретится стаду,
которое бродит в  степи от  Теплого моря до самых чащ приросских лесов!  А
эти, видно, еще никогда не встречали человека вплотную. Может, только в их
крови,  как и  в крови Ратибора,  живет голос воспоминаний,  переданных от
предков. Ничто не поможет диким быкам.
     В  полуверсте от  опушки звери  остановились.  У  быков заклокотало в
стесненных гортанях,  длинные хвосты с  темными метелками шерсти на концах
били по ребрам. Молодняк жался к старшим.
     Как воины, выстроились быки, и было видно, ни один не отступит больше
назад.  Пришел час выкупа за власть над самкой,  над стадом, за мощь тела,
похожего на  глыбу дикого камня,  за  веру  в  себя.  Пора  платить собой,
расставаясь с  вольностью жизни,  с  былыми волнениями любви,  со  степным
простором. Было, было все, и нет ничего, кроме битвы.
     Всадники приближались. Понимая самое легкое давление ноги, незаметный
для глаза наклон тела всадника,  кони переступали шаг за шагом, спокойные,
послушные,  усмиренные однажды,  но  всегда помнящие силу  колен человека,
удар его кулака между ушей и полосу жгучей боли от плети.
     Сближаясь  со  Всеславом,   Ратибор  о  чем-то  попросил,  и  воевода
закричал:
     - Не бить заднего!
     Самый большой бык ждал боя чуть сзади трех других.
     Толчком  одной  ноги   всадник  поворачивает  лошадь,   другой  ногой
удерживает.  На  сжатых коленях человек приподнимается над  седлом,  чтобы
дать свободу нижнему усу  лука.  Сообразив силу ветра и  откуда он  тянет,