деревьев?  Да,  выше. В нем люди кишели, как крабы и черви в корнях, когда
отступает Соленая Вода. Потом не стало пищи, люди умирали и разбегались. И
что же теперь там?  Город-дом был построен из камня. Он остался, наверное,
пустой и страшный.  В нем живет Голод и скитаются тени былых богов.  Голод
был и здесь. Он являлся, невидимый, очень часто, когда было нечего есть.
     Шрамы на  груди Оэлло уже  зажили,  когда со  стороны реки на  поляну
пришли чужие.  Это  было  на  рассвете.  Кто-то  нарушил запрет и  захотел
взглянуть на  реку.  Оэлло и  нескольких детей отвели к  реке.  Здесь всем
связали ноги и  руки и положили на дно большого челнока.  Оэлло увидала за
бортами Океан.  Солнце дважды опускалось в  Соленую Воду и дважды вставало
над ней. Пленных не кормили, а победители ели мясо сородичей Оэлло.
     В новом месте - то был остров - Оэлло была рабыней, как привезенные с
ней,  так  и  доставленные откуда-то  еще.  Работа была такая же,  как  на
поляне.  Сажали зерна маиса,  убирали урожай.  И все время,  без перерыва,
искали пищу,  любую пищу, собирали все, что можно проглотить. Больше всего
давала Соленая Вода.  Когда она  отступала в  глубины своих жилищ,  рабыни
спешили на  отмели  хватать крабов,  раковины,  рыбу,  ловить любое  живое
существо.  Приходилось оглядываться на Воду,  чтобы она,  возвращаясь,  не
задушила горькой пеной: рабыня тоже боится умереть.
     Труд рабыни был не тяжелее, чем у Оэлло на свободе. Потом она поняла,
что с утра и до сумерек,  когда повелители зажигали костры,  она ничего не
знала, кроме бесконечной, тупой усталости, будто бы старость уже вцепилась
в  нее и  держалась за  нее так же  прочно,  как раковина держится за свою
скорлупу.
     Мужчин-пленников  повелители держали  не  долго.  Они  сразу  съедали
двуногую добычу,  наслаждаясь пищей,  лучше которой нет  ничего.  Если  же
пленников хватало больше, чем на один день, тем лучше - пиршество длилось,
пока не съедали последнего.
     Так  же  как  у  племени  Оэлло,  на  острове  пользовались оружием и
орудиями из камня и  кости,  так же ловко и прочно прикрепляли наконечники
из  обсидиана  к  концам  деревянных копий,  так  же  усаживали  каменными
остриями головки тяжелых дубин.  Отборные кости шли на гарпуны и  остроги,
которые служили одинаково на охоте,  в бою,  на рыбной ловле.  Лесных птиц
сбивали стрелами из  деревянных луков.  Для рыбы плели и  сети из  волокон
растений, вьющихся по деревьям.
     На  большом острове было  мало  птиц и  много охотников,  добыча была
трудной и  скудной.  Лучше ловилась рыба,  если бы  в  сети не  попадались
большие, страшные рыбы. Зубастые гиганты чаще всего рвали сети раньше, чем
удачливым  рыбакам  удавалось  попасть  гарпунами  в  глаза  чудовища  или
оглушить его дубинами. Шкура приносящей несчастье рыбы была слишком крепка
для  костяных наконечников.  Если  челнок  переворачивался,  большая часть
рыбаков погибала. Жители побережья почти не умели плавать: из страха перед
большими рыбами они не любили Воды.
     На острове,  так же как и на поляне,  где началась жизнь Оэлло,  люди
были  истощены привычным недоеданьем.  Только  мясо  утоляло  голод.  Если
слишком долго не было мяса, съедали рабынь. Но это была крайность. Рабыням
уготована иная судьба.


     Прижимаясь к Уэмаку,  Оэлло отдыхала на прохладном полу, у ног своего
владыки. Воспоминанья ее не томили. Не было большой разницы между голодным
детством и  долей голодного подростка-рабыни.  Все  казалось естественным.
Повелители-островитяне,  истребившие племя Оэлло,  были  немногим суровее,
чем  родное племя,  чем  отец  и  мать.  Когда  разум Оэлло созрел,  Уэмак
объяснил:
     - Над всем властвует голод.  Бог, давая людям жизнь, дарит им и волю,
и свободу.  Тот,  кто не умеет защитить себя,  кто не может утолить голод,
слабеет. Его удел быть вещью и пищей сильнейшего.
     Для  Оэлло  Уэмак  был  Избавителем.  Ее  ждала участь других рабынь,
определенная законом и  обычаями острова.  Ее  могли  съесть в  долгие дни
голода по мясу.  Или она плодила бы детей, не знающих имени отцов. Ее дети
должны были бы идти в  пищу владыкам.  Девочки -  по мере случая,  который
определял  судьбы  матерей.  Мальчики  -  как  сладкая,  изысканная  пища.
Рожденных от  рабынь  увечили,  отнимая будущую мужественность.  Потом  их
откармливали на радость вождей. Маленькие искалеченные существа были самым
желанным блюдом.
     - Боги не создали людей злыми.  Сами люди виновны в  своей судьбе,  -
говорил Уэмак Избавитель. Он, потомок прибывших из страны Бога Лучей, знал
все. Ведь он ничем не похож на других. Он - особенный, единственный.
     Оэлло  не  сознавала,  что  женщина,  отдавшись мужчине всей  душой и
получив взамен полноту чувств, всегда считает избранника или избравшего ее
другим,  большим  и  лучшим,  чем  все  остальные.  Женщины ее  племени не
делились сокровенным.  А если и делились,  Оэлло была слишком мала,  чтобы
стать  участницей  таинственных бесед.  Женщины  племени  Уэмака  казались
послушными вещами  мужчин  -  вопреки преданью о  недавнем времени,  когда
главенствовала  женщина.  Ныне  в  скудости  жизни,  о  которой  никто  не
подозревал,  для  женщин  не  было  слов,  выражавших нечто  большее,  чем
потребности текущего дня.  В  сущности,  и  мужчины жили  каждый  в  кругу
собственного одиночества.  Все  .знали много имен богов,  в  толпе которых
лишь для немногих скрывался Единый.  Знали много названий вещей. И дней. И
чисел.  И  обрядов.  И  преданий.  Но  никому не  было дела до творимого и
творящегося внутри человека.  Человек оставался такой  же  тайной,  как  и
превращение почвы в растение, цветка - в плод...
     Уэмак был Вождем Мужчин - тлакатекухтли - по избранию, но на избрание
он  имел  право по  происхождению от  белых богов.  Когда челноки с  земли
причалили к острову,  повелители Оэлло на коленях ждали воли прибывших.  В
тот день Уэмак,  случайно заметив пленницу-рабыню,  указал на  нее.  Этого
было достаточно, чтобы исполнилась судьба Оэлло.
     Через  закрытые веки  Оэлло  уловила  тень.  Женщина открыла глаза  и
опустила голову.  Пришел верховный жрец,  знаток тайн звезд и времени. Его
звание было -  Человек Темного Дома.  Его боялись. Но он не был так велик,
как Вождь Мужчин, и женщина, продолжение плоти Уэмака, могла оставаться.
     Годы  считались по  летним солнцестояниям и  по  зимним,  когда более
всего сокращается время пребывания Солнца на  видимом небе.  В  часы  ночи
видимое  выражение Единого  движется за  Океаном  по  небу  земли  предков
Уэмака.
     Тому  минуло триста пять  лет,  когда  белые оставили восточный берег
Океана, тот, откуда приходит Солнце.
     - Однако же не тогда было начало, - говорил Уэмак.
     Его  слушал  не  только Человек Темного Дома.  Собрались властвующие.