знаешь,  не отрекайся!  - еще настойчивей, еще вкрадчивей запел Бермята, и
хоть Изяслав и махнул рукой, но не прервал. - И ты знаешь: сидя в Киеве на
твоем столе,  Всеслав не пытался утвердиться.  Знаешь!  Полоцкую дружину к
себе не вызывал, киевлян не приманивал, не прикармливал...
     - Киевляне! - подскочил Изяслав. - А кто их прикормит! Норов змеиный!
Извиваются,  а куда поползут и где укусят - никому не понять. Нынче покой,
завтра на вече взревут, и будет тебе горше, чем во рву львином.
     - Не рви сердце,  -  утешал Бермята.  - Каковы люди, таковы они есть.
Богом созданы, не переделаешь.
     - А Антоний-святоша?  -  вспомнил Изяслав.  -  Монахов-то гладил твой
Всеслав!
     - Антоний -  дело особое,  -  возразил Бермята.  -  Он  ни за кого не
стоит. У него правда общая.
     - Вот и  общая!  Связались святой с  колдуном!  Довольно на  сегодня.
Устал я от вас всех.  Буду делать,  что пожелаю.  А ты иди либо сиди.  Я с
голубями душой отдохну.
     И пошел Изяслав,  ладный,  росту высокого, свежий лицом, русоволосый,
борода клином -  не скажешь,  сколько лет ему:  и  тридцать дать можно,  и
пятьдесят. На ходу сбросил кафтан на пол в горнице и блеснул в двери белой
косовороткой.
     Оставшись один,  Бермята подошел к низкому окошку,  по бокам которого
на уровне верха в  стену были вделаны для красоты два турьих рога.  Подняв
руки,  Бермята взялся за рога, подтянулся, перекинул ноги через подоконную
доску и удобно уселся,  вывеся сапоги наружу.  Там, под окном, шел чудной,
как все здесь,  не то мостик,  не то переход, - ступив на него, можно было
пройти на конец терема,  пристроенного к  этому,  и в конце его усесться в
подобие  кресла  между  крылами  некоего чуда-юда  морского,  точенного из
дерева и травленного красной краской.
     Бермята раздумал:  и  здесь  хорошо.  Сидел,  забрав в  кулак бороду,
выгнув по-кошачьи спину,  и,  глядя  на  синюю дорожку Днепра,  размышлял:
"Довольно иль не довольно еще?  Уехать или остаться еще? А? Как быть, чтоб
вышло получше? Эх, пройтись бы по крыше с князь Всеславом туда да обратно,
сто шагов и сто слов,  и было б довольно. Нет таких средств у тебя, посол.
Были б, глупых бы посылали, ты б дома сидел. Решай сам...
     Изяслав Ярославичу нет счастья в  жизни.  Добрый человек,  ему бы все
повременить,  воздержаться,  пока дело само себя не сделает.  Он,  с душой
помолившись,  полагается на  бога больше,  чем на  себя,  на людей.  Таким
только с  богом и  удобно:  бог-то  слушает,  не  устает.  Одинаково легко
Изяслав поддается убежденьям последнего советчика,  кто  на  него  сильнее
надавит.  Более других им  распоряжается старший его сын,  Мстислав.  Этот
знает отца лучше,  чем себя:  не диво,  впрочем, - себя знать трудней, чем
других...  Мстислав не жалеет силы на убежденья.  Убедив, согласие вырвав,
действует сразу, опасаясь, как бы отец не передумал".
     Сидит Бермята,  решает.  Решит. А князь Изяслав поднял стаю. Трепеща,
крылатые ввинчиваются в небо.  Выше и выше уходят в голубые глубины княжие
голуби.  Князь свистит,  как Соловей-разбойник.  И  до чего же родной этот
свист дубовым теремам,  поставленным на  утеху русскому взору!  Будто сами
они свистят. Э-ге-гей! Стой! Держись!
     Чу!  В конюшне затопали испуганные кони -  из новых, не привыкли еще.
Не знают они - нет здесь разбойников, киевский князь свистит для забавы.
     Голуби сильно и споро уходят вверх,  вверх. Эх, быть бы птицей? Птицы
небесные...  Бермята одним глазом взглянул вверх. Вернутся... Нет небесных
птиц. На земле - все земное. А жаль...


     Ездил  к  Изяславу Бермята для  умных  бесед.  И  другие  наезжали от
Всеслава. Будто бы прятались они, будто бы таились.
     Киев,  говорят,  что лес,  люди в нем -  листья.  Любят люди красивое
слово -  оно понятней,  доходчивей,  его слышишь,  как в руки факел берешь
темной ночью: светится слово. И освещает.
     Но  думать,  что  в  Киеве  человек подлинно незаметен,  может только
новоприезжий,  кто век вековой прожил в  Коломене на Оке либо в  Залесском
селе на Клещином-озере.
     Шла  и  шла  пересылка между Всеславом и  Изяславом.  Киевляне вольно
судили о том о сем,  не щадя своего князя.  Для жителей других стран такое
щедрословие могло бы сделаться небезопасным.  На Руси свое:  что город, то
норов,  не  любо -  не  слушай,  а  врать не мешай.  Поминали Изяславу его
возвращение за польской спиной.  Не вмешайся князь Святослав Черниговский,
сколько голов было бы бито!  Хоть и  умер уже Мстислав,  сын Изяслава,  не
оставляли его  в  могильном покое:  убивал,  глаза колол,  мстя  за  отца.
Семейные убитых здесь, здесь же и слепцы.
     Холодная к  Изяславу Земля грелась недобрым жаром.  Шатание явилось в
Изяславовой дружине.  Тука  отъехал со  своим  добром к  князю Всеволоду в
Переяславль.  Брат его Чудин,  который посадничал от Изяслава в Вышгороде,
тоже собирался отъехать.
     - Какие  столпы пошатнулись!  -  судили злорадные киевляне.  -  Выбор
Тукою князь Всеволода понятен:  Тука жестк,  что кремень. Всеволод помягче
всех Ярославичей.  Куда же Чудин подастся? За братом потянет? Или пойдет к
Святославу?  Это  уж  будет кость на  кость!  Святослав ведь  во!  -  и  в
поясненье слушавшему под нос совали кулак.
     Развязка пришла в 1073 году. Святослав вызвал к себе в Чернигов брата
Всеволода, но встретил его на полудороге от Переяславля, в Ольжичах.
     - Звал я  тебя советоваться,  ты  запоздал,  я  без тебя решил.  Иду,
прогоню Изяслава из  Киева,  прежде чем  он  вместе со  Всеславом меня  не
высадит из Чернигова. Несдобровать тогда и тебе.
     - Худо на старшего идти,  нет такого обычая.  Земля тебя не примет, -
возразил Всеволод. - И худо первому руку поднимать.
     - А добро ли старшему на младших умышлять?  -  спросил Святослав. - А
что до  зачинщиков,  то  хоть ты  и  знаешь на пяти языках,  но и  я  тоже
начитан.  Давно известно:  напал не тот,  кто первым оружие поднял,  а кто
первым  умыслил напасть и  первым готовиться начал.  Это,  брат,  базилевс
Юстиниан сказал,  и  тому минуло пять веков,  что ли?  Я на брата Изяслава
ничего не умышлял, это он на меня копья острит в полоцких кузницах. Ты как
хочешь. Иди со мной, иди домой. Я назад не поверну.
     Переправившись под Киевом,  князь Святослав -  Всеволод с ним - пошел
не  в  город.  Со  своей  дружиной черниговский князь двинулся в  чудесное
Берестово. Спешил он медленно. Не для чего ему было встречаться со старшим
братом ни с  мечом,  ни с  горьким словом.  Через Днепр переправлялись как
сонные,  берегом шли  нога  за  ногу,  за  час  две  версты.  Давали время
киевлянам.  Дрова  были  готовы,  котел налит доверху.  Но  какой огонь ни