писем  от   князя  Всеволода,   от  матери-княгини,   от  младшего  брата,
Ростислава, от сестер. Вверх из Переяславля, из Киева, из Чернигова письма
шли и  восемь дней,  и  девять дней.  Вниз Владимировы письма поспевали на
двое суток скорее.
     Перед  становленьем рек  гонец  привез сразу  два  письма,  от  князя
Всеволода и  князя  Святослава Черниговского,  старшего  отцовского брата.
Святослав писал племяннику,  чтоб тот готов был подать помощь Святославову
сыну,  Владимирову брату  двоюродному,  Глебу.  Глеб  Святославич сидел  в
Новгороде.  Отец велел Владимиру во всем слушать дядю Святослава, как если
бы сам он,  Всеволод,  сыну что приказал. Речь же шла о Всеславе, будто бы
полоцкий изгой собирается идти на Новгород. Пришлось Владимиру задуматься:
почему дядя  Изяслав Киевский молчит,  почему отец с  дядей Святославом не
пишут,  что  Святополк Изяславич,  посланный в  Полоцк на  место  умершего
Мстислава,  должен против Всеслава делать?  Почему ему-то,  Владимиру,  не
приказали на  помощь Глебу идти вместе со  Святополком?  Будто бы  нет  ни
Полоцка,  ни  Святополка!  Советоваться было  с  кем.  Смоленский  епископ
славился умом.  В  дружине у  Владимира кроме боярина Порея были и  другие
надежные бояре,  старые опытом.  Русские князья советовались с  дружинами.
Законом такое писано не  было,  но  обычай прочнее закона:  закон выдумать
можно,  обычай от жизни идет.  Порешив вместе с князем,  дружина охотой за
князем идет,  доброй волей брони надев. Добрая воля сильнее клятв-обещаний
и крепче крестного целования.
     Однако  ж  молодой  князь  решился  про  себя  думать:  дурак  думкой
богатеет,  умный  и  подавно.  Владимир собирал,  раскладывал,  складывал,
примерял.   Получалось  -   не   ладно   между   младшими  Ярославичами  и
Ярославичем-старшим.  Старший из рук младших принял Киев. В Киеве не любят
Изяслава,   тихо  отъезжают  к  Святославу  в  Чернигов,   к  Всеволоду  в
Переяславль.  Да и с криком бегут. Свободному человеку дорога не заказана,
иди,  куда хочешь,  живи,  где сможешь прокормиться. Да не каждому хочется
покидать насиженный уголок и  могилы отцов.  Такие смотрят на  досадившего
князя как на  помеху и  ждут не обычного веча,  где судят рядовые дела,  а
изрядного, когда Земля колыхнется.
     Вспоминалась угроза:  извергну тебя за  то,  что ты  не холоден и  не
горяч,  а только тепел. Нет у Изяслава большой вины перед Киевской землей,
чтобы,  покаявшись,  искать мира,  любви. Нет и заслуг, чтоб за него Земля
держалась. И в Ростове Великом, и среди смольян говорят про Изяслава: отец
у него князь был, а этот ни в тех и ни в сех.
     Уже крепко ковал мороз. На Днепре лед был еще ненадежен, а на Смядыни
держал лошадь.  Снегу мало,  со льда сдуло порошу, и можно было любоваться
через  лед,  через прозрачную,  как  слеза девичья,  воду  дном,  поросшим
водяными растениями. Видно все, как рукой достать. Топор уронили - вот он,
лежит,  зарывшись  железом,  приподняв топорище.  Старая  лодья,  выставив
поломанные ребра, на которых когда-то держались обводья, загрузла набухшим
долбленым днищем в мягкий ил, сразу и не поймешь, что лежит. Рыбы проходят
у тебя под ногами стайка за стайкой.  Вдруг в сторону взяли.  Им навстречу
идет  острорылый осетр по  самому дну,  как  ползет,  н  под  его  перьями
взмывают мутные облачка ила -  как пыль на земле.  Ребята долбят лунки для
подледного лова.  Но  как же быть со Всеславом,  с  Новгородом?  С  братом
Глебом Святославичем? Первое настоящее дело...
     Довольно  выдержав,  Владимир собрал  будто  невзначай старших  бояр.
Достаточно было сказано неспешных речей - только слушай. Хватает лукавства
в  писаных книгах,  не  без хитрости живые книги.  Городские бояре пустили
корни,  у них семьи,  дома,  имущество, земля, люди, они держатся места. У
бояр,  посланных с  Владимиром,  корни остались в Переяславле под надзором
друзей, под охраною князя Всеволода. Им скучно в Смоленске, переписываются
со  своими,  да что в  письмах!  Более года не видались.  Каждый по-свому,
каждый по-разному они встрепенулись.  На  Всеслава?  Пойдем!  Рассчитывали
дороги,  какую выбрать, сколько времени ехать и как. Спорили, но - важно -
без шума.  Своих немало -  пять десятков мечей.  Но  против Всеслава да  к
Новгороду,  в  места плохо знакомые?  Нужно брать с  собою не  менее сотен
полутора смольян. Проводников надежных, не хвастунов.
     По  Каспле с  Ловатью до  Новгорода свыше шести сотен верст.  Зимними
дорогами будет покороче, но нет еще зимней дороги. Ехать в санях с обозом.
Нужно сто двадцать -  сто тридцать саней, чтобы все с собой увезти и ехать
быстро,  боевых лошадей вести за  санями,  с  перепряжкой.  За  четыре дня
успеем  доехать  до  Новгорода,  когда  установится санный  путь.  А  пока
собираться и  набирать смольян.  бремя  есть;  без  пути  не  сдвинуться я
Всеславу. Но где он?


     Установился путь,  нашелся и  Всеслав.  О  движении его к Новгороду с
вожанскими полками прислали грамоты из  Холма  на  Ловати,  из  Торопца на
Торопе.  Гораздо ранее  князь Святополк Изяславич писал из  Полоцка:  есть
слух, будто бы Всеслав ходит с войском у Ильменя.
     К  Новгороду  Владимиру  с  дружиной,  со  смолянскими помощниками не
удалось поспеть.  Глеб Святославич с  новгородцами справился сам.  Об этом
узнали на  третий день после выезда из  Смоленска,  уже  миновав Холм,  от
беглецов -  не то из полка Всеслава, не то от испуганных битвой людей. А к
вечеру встретили и самого Всеслава.  Как волк охотника,  так опытный воин,
заранее подзрев новых  противников,  успел  с  дороги сойти и  стать перед
лесом, оградившись завалом из спешно срубленных елей.
     Всеслав выслал своего старшего сына,  Бориса, на дорогу к Владимиру с
наказом   остаться  заложником,   а   Владимира  Всеволодича  просить   на
переговоры.  Совсем светло, день выдался солнечный - все видели, что ни на
миг не задумался князь Владимир, выслушав Бориса Всеславича. Ясным голосом
ответил:  "Добро,  так и быть!" -  и пустился к завалу, последней крепости
изгоя Всеслава,  напрямик. Снегу в те дни еще мало нападало - на четверть.
Для саней по дорогам самая хорошая езда,  а  полем поезжай где хочешь:  не
нужно было  Владимиру пользоваться следом истомленной крестьянской лошадки
Бориса.
     Всеслав встретил Владимира пешим.  Стоял он перед завалом,  а  за ним
кто-то  безоружный.  Сам же  завал,  ощетиненный поднятыми к  небу еловыми
лапами, был будто мертв. Никого не видать. Но слышно, что тюкают топоры по
мерзлому дереву. С мягким шумом упало еще одно дерево. Укрепляются кругом,
что ли?
     - Садись,  Владимир  Всеволодич,  -  пригласил Всеслав,  и  подручный
принял коня.
     Сели на сваленную сосну,  на которую был заранее наброшен плащ,  чтоб
свежая смола не липла. Сидели.
     - Что ж молчишь-то? - спросил Всеслав.