нерусскими лицами, но не больше, чем из уваженья к чужому обычаю. Здесь-то
и  поскользнулся ростовский  преподобный Леонтий  так,  что  упал  бы,  не
подхвати его сзади сильной рукой боярин Порей.
     И все же в соборном храме не хватило места для всех. Снаружи остались
сотни  четыре,  слушая  оттуда  благодарственный молебен,  которым епископ
встретил дорогой дар.
     Угощая князя с  дружиной и  знатных горожан скромной трапезой -  день
был  постный -  на  епископском подворье,  преподобный Леонтий с  шутливой
досадой вспомнил о своей неловкости:
     - Завтра в Пужболе,  в Шурсколе,  в Кумирне будут говорить -  главный
поп поскользнулся не к  добру для себя.  И пойдет бессмыслица расширяться,
как круги от камня,  брошенного в воду.  Дойдет до Мурома, влезет зверем в
леса, и бог весть что наскажут.
     - Пустое,  владыка,  темные люди,  однако ж просвещаются,  -  заметил
ростовский боярин Шляк.
     - Я говорю к тому,  -  возразил Леонтий,  -  чтоб молодой князь знал.
Здесь язычников едва ль не большая половина.  Ты,  князь,  не видел, когда
подъезжал, за озером против города нечто блестело?
     - Видел, - отозвался Владимир.
     - Это и  есть Кумирня.  Видишь,  в  виду Ростова Великого стоит идол!
Будто слон непомерный вскинулся на задние ноги.  Сложен из дерева.  Голова
громадная,  в ней человек помещается. Вызолочена - она-то и блестит. Снизу
есть дверца,  внутри идола лестница.  По  ней главный ихний вещун,  именем
Кича, поднимается в голову и оттуда кричит, через идольский рот.
     В  Ростовской земле русских было меньше,  чем  иных народов.  Даже из
русских есть люди старой веры,  что  ж  говорить об  иных,  -  рассказывал
Леонтий.   Свою  паству  он  ласкал  по-святительски,  пугал  по  слабости
человеческой.   И  не  нужно  бы,  а  сорвется.  -  Терпение  есть  высшая
добродетель,  князь милый. Прадед-то Владимир мудр был, мудр. Князь Борису
дал  он  Ростов,  князь Глебу -  Муром.  Почему?  Добрые были они сердцем.
Крестить -  не  мечом рубить.  Но  епископов он послал из греков,  не было
наших-то.  Греки же не выдержали.  Оба преподобных - и Феодор, и Иларион -
удалились, не постыдившись сказать, что бегут от ярости язычников, избегая
неверия  и  досаждения от  людей.  Такими  словами  записано в  Ростовской
летописи,  и осуждения епископам-беглецам не высказано, ибо они те же люди
и так же смерти боятся, особенно в чужой земле, где они подобны немым.
     Ростов  Великий  был  заложен новгородцами в  древнейшие годы  старых
князей,  когда и Киев еще едва начинался,  как рассказывал князю Владимиру
Шляк,  ростовский боярин. Лет не меньше четырехсот тому назад новгородские
первоселы от  Белоозера пошли  Шексной в  Волгу,  Волгой  -  в  Которосль,
Которослью вышли на  Неро-озеро и  восхитились месту.  Раньше этой  легкой
дорожкой ходили малые ватажки торговать с  мерью да  и  самим поохотиться.
Переселиться же вздумали по ссоре. Праотцы наши не поладили из-за девушки,
именем Сбислава. Сама шла замуж, отец с матерью не отдавали, выкрали ее. С
того времени пошла вражда,  и двадцать три, двадцать четыре ли семьи вышли
из  Белоозера на  Неро.  Сели  они  вначале в  сарском колене,  где  нынче
крепостца Деболы. Стали расти. От тесноты вышли сюда, землю купив у мерьян
за две золотые гривны.
     Шляк  был  поместный ростовский боярин,  не  княжеский,  но  родовой.
Владел  изрядной землей,  стадами,  в  своем  большом хозяйстве управлялся
силами закупов,  наймитов и  холопов.  В холопах у Шляка были купленные им
пленники из торков,  из печенегов,  были и русские, взятые за неоплаченный
долг.  Таких,  как  Шляк,  в  Ростове  насчитывалось  более  ста  человек,
именовавших себя  старым  боярством.  Ниже  их  стояли  меньшие богатством
землевладельцы.  Занимались и  ремеслом,  однако же  каждая семья  владела
пашнями и  держала скотину.  На ростовском торгу бывали четыре раза в  год
большие съезды.  Приезжали иногородние купцы даже из  Новгорода,  из более
близкого    Мурома,    из    молодого    Ярославля,    из    Гороховца   и
Стародуба-на-Клязьме,  с  нижней Оки из Коломеня,  Борисо-Глебова,  Ожска,
Козаря,  Рязани,  Кононова.  Приплывали и  приезжали булгары из  волжского
Булгара.  Булгары  продавали восточные товары,  шелка,  ароматы и  женские
притиранья,  сушеные плоды,  сахар,  перец,  яркие ткани тонкой выработки,
шкурки мелкозавитой овчинки, серой и черной, называвшейся каракуль. Вместе
с булгарами такие же товары привозили арабы.  Иноземцы покупали воск, мед,
неоправленные клинки оружия русской ковки,  кожи  крупного скота и  пушные
меха:  соболя,  бобра, лесной куницы, норки, выхухоли, горностая, белки, и
грубые -  медвежьи, волчьи, рысьи. Приезжие не могли купить за свои товары
все,  что хотели,  и  всегда оставляли много золотых монет разной чеканки,
разного веса.  Таково уж золото, ходит и ходит по всему белому свету, пока
не изотрется в руках и в сумках так,  что перестает быть монетой,  и берут
его только на вес.
     Ростов Великий принимал княжеского посадника,  но управлялся тысяцким
по  выбору веча.  На  вече голос давал каждый свободный человек,  как и  в
Новгороде.  Будто бы  в  древности Новгород и  пробовал сохранить за собой
Ростов,  как пригород,  присылая от себя посадника.  Коль такое и было, то
память  о  том  твердо не  сохранилась.  Ушло  от  Новгорода и  Белоозеро.
Теперешние ростовцы считали  своим  Белоозерье почти  до  Онежского озера,
коренного владенья Великого Новгорода.  Тянула к Ростову и вся Клязьма,  и
волжские верховья с  Тверью,  Ржевом,  Зубцовом и  Волоком Ламским.  За то
Ростов  и  звался  Великим,  подобно Новгороду,  родине,  но  удаленной во
времени так, что о родстве помнят, в делах же родством не считаются.


     Спокойно в Ростове Великом.  Нет и не ждет никто засылок от Всеслава.
Нужны ли ростовцам смуты и перемены, нужно ли им примерять себя к князьям,
князей - к себе? Не к чему. Пользы в этом для ростовцев не было. Однажды в
год на общем вече ростовцы подтверждали раскладку дани, платимой на князя.
Раскладку составлял ростовский тысяцкий по богатству домохозяев.
     Через  несколько дней  молодой  князь  пустился  в  новую  дорогу,  в
Суздаль.  Путь короткий, всего-то сто верст с небольшим. По высокому мосту
на крепких устоях через Которосль проехали в большое село Угожи. Там князя
встретили с  теплой дружбой,  заставили сойти с  коня и  повели в красивую
церковь,   посвященную  святым  Кирику  и  Улите.   Старый,  но  заботливо
подновляемый храм размерами был не менее ростовского соборного.
     Отслужили молебен,  угожане не  выпустили князя  -  понравился им  он
молодостью,  обхождением.  Может быть,  и  тем,  что  одет был просто,  не
выделяясь в десятке своих спутников. Год хорошо урожайный, и жители Угожей
рады были случаю лишний раз попировать.  Гостей завели в лучший дом,  кому
под крышей места не хватило,  для тех столы на улице поставили, благо день
был  с  сухим,  легким  морозцем.  Здесь,  пробуя  разных  грибов тридцати