- А ночи и нет, и сумрак прозрачен.
     - У  нас в Эльсиноре об окончании вечерней стражи оповещали ударами в
бронзовый круг.
     - Но почему не в колокол? - спрашивал Андрей.
     - Колокола принадлежат Церкви. Как же ты не знаешь!
     - У нас другая Церковь, - возражал Андрей.
     - Да,  да, Гоаннек говорил мне, я позабыла. Красиво пела эльсинорская
бронза.  Потом  ворота закрывали,  и  ночью  их  могли  отворить только по
приказу короля.
     - И бывали такие приказы? - спрашивал Андрей.
     - Нет.  Не помню.  После звона нужно было сразу гасить свет везде. От
пожара.
     - И спать? Даже зимой, когда день так короток?
     - И зимой. Но у нас были лампады. А у вас они есть?
     - Конечно.
     - В Эльсиноре моему Гоаннеку разрешали жечь свечи, - вспомнила Гита и
вздохнула: - Где он, учитель?
     Дав срок минуте печали, Андрей напомнил:
     - Для чего же горели свечи?
     - Мы читали,  разговаривали,  писали.  А как на Руси?  Можно зажигать
ночью огонь без разрешенья королей?
     - У нас можно, не спрашивая князя, всем.
     - А пожары? - пугалась Гита.
     - Разве в Дании не бывает пожаров?
     - Бывают,   увы!  -  Гита  вздохнула  притворно,  и  оба  смеялись  и
возвращались к загадкам летнего солнца.
     - Но где оно сейчас? - спрашивала Гита.
     - На севере.  Очень близко.  Ты ж видишь,  как светло,  но тени почти
нет.
     - Говорят,  что потерявшие душу теряют и тень,  - сказала Гита. - Так
сделал бог,  чтоб люди узнавали -  этот человек очень опасен. У колдунов и
ведьм нет тени.
     - Ты встречала таких, без тени?
     - Нет. У нас в Эльсиноре живет старая Бригитта, ее считают колдуньей.
Я подсмотрела - у нее была тень.
     - На Руси у каждого есть тень, у всех.
     - Даже у сов и летучих мышей? - удивлялась Гита.
     - И у них. У нас свои совы и летучие мыши, русские.
     - Русские? И говорят они по-русски?
     И смех,  и опять и опять повторяют,  как по-русски сказать одно,  как
другое. Учиться легко.
     Под прозрачным небом, светлым, без звезд и без солнца, морской окоем,
днем  голубовато-зеленый,  делался  дымно-синим.  Хорошо  кормить глаза  и
тешиться словом, одевая им мир.
     - Взгляни туда,  - показывал Андрей, - там юг. Эта низкая тень - край
ночи. В это время отсюда ночь уходит на юг. Потому что земля - шар.
     - Ты тоже знаешь это! - радовалась Гита.
     - Знаю, ведь это не тайна.
     - А как по-русски "тайна"? И море сейчас на что похоже?
     - На оловянный начищенный щит. Или на блюдо.
     - Повторим  еще  раз:   т а й н а,  щ и т,  б л ю д о...   Эти  слова
легкие, - говорила  Гита.  -  Трудное  слово  -  о л о в я н н ы й.  Очень
трудное - н а ч и щ е н н ы й.  Я запомнила. Гоаннек говорил, что младенцы
всех племен самое первое слово произносят по-латыни - амо,  я  люблю.  Как
по-русски  л ю б и т ь? Л ю б о в ь? - И Гита прилежно спрягала и склоняла
заветные слова.
     Осбер,  начальник  датских  кораблей,  беглец-англичанин  на  датской
службе, хмуро спросил Андрея:
     - Ты знаешь, посол, песнь о Тристане и прекрасной Изольде?
     - Знаю.  И понимаю,  что ты хочешь сказать,  - ответил Андрей. - Твои
слова, твои опасенья напрасны.
     В   английском   Нортумберленде   слилась   кровь   саксов,   англов,
скандинавов.  В  Осбере пересилила Скандинавия.  Широк,  глубок от груди к
спине, длиннорук, светловолос, голубоглаз - истинный викинг.
     Осбер положил руку на костяную рукоять тяжелого ножа,  подвешенного к
поясу.
     - Не грози. Это непристойно тебе. И успокойся, - тихо приказал посол.
     - Я не грожу,  -  возразил Осбер,  -  привычка.  Я служил ее отцу,  -
объяснил он, и в его голосе была угроза.
     - Продолжай служить дочери,  -  предложил русский. - Ты будешь беречь
ее  до  конца дороги и  на  брачном пиру  споешь нам  английскую песнь.  И
останешься,  если захочешь.  Такому,  как  ты,  найдется достойное место в
дружине князя Мономаха.
     - Я думал.  Обдумал, - ответил Осбер, остывая. - Киев далеко. Датчане
хитры. Внуки Гарольда станут русскими, что им будет до Англии! Я вернусь в
Данию.
     - Зачем?
     - Я  не  один.  Мы  ждали.  Гита могла стать женой другого владетеля.
Ближе к  Англии.  Датчанин говорил с Русью втайне.  Я не виню его.  В этом
мире каждый за себя. Теперь мы, изгнанники, попробуем сами.
     - Что?
     - Хотя бы умереть, отомстив. По старому обычаю досыта напиться кровью
Нормандца. Знаешь, лежа на враге, запустить ему зубы в горло, и пусть тебя
рубят на части.
     - Но  к  чему тебе это?  Перед тобой двадцать -  тридцать лет  полной
силы. Хотя... Ты думаешь, вам удастся изгнать Гийома?
     - Нет.  Тебе не  понять.  Сколько ни глотай латыни.  Когда победитель
сядет в твоем доме, возьмет твою жену, когда ты станешь рабом в месте, где
родился  хозяином,  тогда  мы  с  тобой  сравняемся в  мудрости,  русский.
Довольно об этом.
     - Хорошо,  -  согласился Андрей. - Но почему ты так беспокоен сейчас?
Чего ты ищешь на море,  на небе?  Время благоприятствует. Мы сильны. Никто
не посмеет напасть.
     - Ты опять не понимаешь.  Коль тебе повезет, узнаешь. Чем больше тебе
улыбаются, тем опасней. Я не верю ни морю, ни небу, ни людям, ни богу.
     - Да, ты несчастен.
     - Ха!  Ты, счастливый! Я не поменяюсь с тобой. Твое счастье болталось
бы в моей душе, как сухая горошина в бочке.