в середине только поворачивался,  укорачивая аркан,  и пленница все больше
выбрасывала круп наружу круга и бежала уже боком,  ближе и ближе,  пока не
остановилась сама,  тянула назад,  пробуя вырваться,  и  только еще больше
затягивала  петлю.   Владимир  осаживал  своего  коня,  вынуждая  пленницу
слушаться.  Так оба подошли к  кургану.  Белый конь без порока,  по словам
старшего Святослава Киевского.  Голос Владимира был  ровен,  сам он  свеж,
будто бы не гнал тарпанов и не справился сам с добычей.
     - Тебе дарю кобылку,  Гита моя,  будет тебя,  когда захочешь, носить,
добрая будет лошадь. Берешь?
     - Беру,  -  ответила Гита.  Откуда и  смелость взялась с  богатырем в
степи разговаривать?..
     Так забавлялись ловлей,  по мненью княжны Евпраксии. На самом же деле
мать  сына  своего хотела невесте показать -  и  успела в  своем  замысле.
Премудрая Евпраксия не догадалась. Молода еще против матери, и матерью еще
не  была.  Без материнства женский ум не полон,  как без отцовства черство
бывает мужское сердце.
     У  Гиты появилось первое собственное дело в  бытность ее  на Руси:  в
конюшню ходить к  своей лошади.  Два дня первых степная полонянка стояла в
деннике,  натянув удавку так,  чтобы только не  лишиться жизни,  с  ужасом
храпела,  глядя на чудовище,  усевшееся в кормушку, - на седло. На третий,
вдруг  осмелев,  оттолкнула  помеху  и  пустилась  жевать  пахучую  траву,
пересыпанную зернами овса  и  ячменя:  нельзя сразу  давать степной лошади
чистое зерно - и есть его она не умеет, и вредно с непривычки.
     На  ласковый хозяйкин голос  она  косилась,  гневно выкатывая влажное
око, и храпела, прижимая уши, но раз от разу становилась тише, спокойнее.
     В  кормушке к  седлу  добавили уздечку с  железом.  Привыкнув к  виду
седла,  кобыла  нашла  дополненье к  нему  вовсе  не  страшным.  И  вскоре
позволила Гите прикоснуться к нежнейшим ноздрям, но чуть-чуть и всем видом
показывая: берегись, я могу укусить, коль так вздумаю.
     Лиха  беда  начало.  Заслышав шаги  Гиты и  помня о  сладком куске на
мягкой ладони, кобыла здоровалась, нежно всхрапывая: эти два слова для нас
не вяжутся, а лошадь умеет связать. Уже стала она пускать хозяйку к себе в
денник, давалась обнимать за шею и позволяла Гите вести разговор за двоих.
     - Ты будешь ходить под седлом? Для меня? Мы с тобой скоро обе учиться
начнем. Когда? После свадьбы. Скорее бы. А тебе скучно и хочется бегать?
     Наставив уши,  кобыла и  впрямь будто бы спрашивала:  а  слезы к чему
тут?..


     - Самого дорогого, самого близкого человека, мы умеем горько теснить.
И  чем  же?  Любовью  своей!  Как  соблюсти меру  и  кем  указана мера?  -
спрашивала княгиня Анна сына, а он молчал, зная - ответа еще не нужно.
     Семь последних лет,  начиная с поездки в Ростов Великий, выписались в
его  памяти  яркой  тушью,  расцветились заставками,  что  дорогая  книга,
исполненная лучшим писцом.  Эти годы ковались кольцо за кольцом, в них его
каждодневно теснила  необходимость.  Детство  отошло,  совсем  позабылось.
Недавно без явных причин,  без особого случая ожили детские дни, когда был
он в материнских руках. Говорят, что такое служит признаком возмужалости.
     - Лелея любимого человека,  берегут его  как зеницу ока.  Нет большей
драгоценности -  жизнь за  него отдают.  И  ревнуют ко  всему да  ко всем,
мнится что-то -  и допрашивают, и томят его, - продолжала мать. - Любовное
угнетенье жестче  железных оков.  Любимый,  любимая  превращены в  жертвы.
Свободу нужно уметь соблюдать и в любви. Любовь бежит от несвободы.
     Владимир вспоминал:  мать умела его не теснить любовью и  в  детстве.
Свобода -  как воздух, о котором вспоминают, когда не хватает его. Подумал
он и о судах стариков.  Разбирая,  по обычаю, семейные ссоры, старики чаще
всего винят мужа и приказывают ему:  не утесняй жену, дай ей разумную волю
- и будет мир в твоем доме.
     А княгиня Анна вдруг рассмеялась, как молоденькая:
     - Учу тебя,  сын,  будто ты маленький.  В словах путаюсь, как зверь в
тенетах.  В  утешенье самой  себе  расскажу тебе  притчу.  Семь  мудрецов,
которые всегда сияли, как звезды, на беседах среди ученых людей, не сумели
ночью найти дороги домой.  Хотя,  как  говорят,  светила луна.  И  каждый,
утешив себя любимой сказкой, заснул прямо в дорожной пыли...
     Владимир расхохотался. Привычка делала шутки матери особенно смешными
и легким смех сына.
     - А все же,  -  сквозь смех возразил сын,  - не каждый сумеет заснуть
где придется. Они остались мудрецами.
     - Хотела бы  я,  чтоб и  ты был мудр.  Свободу нужно беречь в  любви.
Видишь,  я  опять о  своем.  Гита -  добрая девушка.  Ты же...  -  княгиня
замялась,  ища слов,  и  подняла руку,  остановив сына,  который готовился
что-то  сказать.  -  Подожди,  послушай!  Никогда я  не  буду  между  вами
становиться.  Брак -  святое дело,  в нем двое,  остальные же, даже мать и
отец,  лишние.  Сказано  же:  жена,  оставив своих  мать  и  отца,  должна
прилепиться к мужу. И муж так же. Будь с женой нетороплив, ласков. Никаких
советчиков между тобой и  женой не допускай.  И  более об этом не подобает
нам с тобой говорить.  Гите не скажу,  что я с тобой говорила. Сам никогда
не говори о жене ни с кем,  ибо для женщины нет большего оскорбленья,  чем
мужнина нескромность.  - Умело сделав паузу, княгиня закончила: - Не помню
когда,  но уже на Руси кто-то при мне сказал:  можно научить всему,  а как
жить - сам учись, тогда и будешь счастлив.
     - Но  можно ли  быть счастливым?  -  с  шутливо-деланной серьезностью
спросил Владимир.
     - Иногда. Не каждый день и не весь день, - ответила мать.
     - Это что же? Загадка? - засмеялся сын.
     - Настоящая.  И нет готовой отгадки,  -  с веселым лукавством сказала
княгиня.


     Судили-рассуждали,  что отчего пошло: князья от городов или города от
князей?   Строя   стройность  событий  -   нестройное  не   построишь,   -
летописец-геометр обязан был  перед  своей  совестью,  перед своим разумом
найти изначального родовича,  главу семьи,  от  коего,  как люди от Адама,
пошли все - и князь, и пахарь, поколенье от поколенья, делясь между собой:
кому пахать,  кому воевать.  Прав был летописец -  нету наук без поэзии, и
поэт,   и   ученый   провидят  в   туманах   прошедшего  времени   явленье
родоначальника.
     Ложился уже вечер,  весенний,  конечно,  - весну сказитель подарил от
любви,   -  когда  за  речным  яром  явился  человек  немолодой,  усталый,
обносивший одежонку, но сильный и бодрый. Уходил он откуда-то, от какой-то