беды,  потеснившей  его  из  дедовских  мест.  Заприметив  чистый  ключик,
струившийся в  яр  из  камней,  укрепивших божьей волей обрыв,  не брезгуя
зверями,  которые натоптали следов,  пришлый напился сладкой воды,  встал,
влез обратно на взгорье,  огляделся, ибо человечьего следа не видно. Тихо,
уютно ему показалось.  Замерло сердце,  будто сказал кто-то: здесь! Бросив
копье, пришелец пал на мать сырую землю, поцеловал и поклялся: "Беру тебя,
ты моя,  а я твой.  Буду здесь жить,  рядом с медведем, волчицей, кабаном,
зато на просторе".  Приложил к  губам старый рог,  окованный желтой медью,
хрипло и гулко позвал, наслаждаясь сознаньем, что первым он нарушает покой
лесной чащи. И когда подошли несколько мужчин и несколько женщин с детьми,
с десятком лошадей, навьюченных общим именьем, пришелец приказал сыновьям,
невестке, дочерям и зятьям: "Здесь быть нашему месту", чем совершил княжье
дело, решив один за всех.
     Переяславльцы чтут свой город за древний.  Так по преданью, но есть и
иные свидетельства:  яму ли под погреб копают,  колодец ли роют,  в  земле
что-либо да найдется. Под заступом хрустнет желтая кость, заскрипит уголь,
звякнет  горшочный  черепок,  мягко  продавится черный  обломок  трухлявой
доски.  Не диво,  если в огородных грядах блеснет золотая серьга, вместе с
морковкой выдернется бусина.  Находят клады монет времен римских языческих
императоров,  со  смерти  которых минуло и  восемь,  и  десять сотен  лет.
Попадаются древние  греческие.  Может  быть,  апостол Андрей  занес  такую
монетку.  Находили и неизвестные деньги.  Ни свои знатоки, ни киевские, ни
греки не могут сказать,  кто и где чеканил такие.  В монетах ценят чистоту
металла,  а  не  место,  где  били их.  Деньги слепые,  что бы  на  них ни
отбивали...  В  городах же,  как в живых людях,  светит нынешний день,  не
вчерашний.
     Однако же и теперь греки, арабы, турки оставляют свое золото на Руси,
а свои купцы привозят чужеземную монету: в тех землях нет столько товаров,
чтобы выкупать русские.  Пушных мехов на Руси много, в других местах таких
нет,  потому-то и  все просят.  Необходимости в  мехах нет,  так как южные
земли жаркие,  теплой шубы не  нужно.  Меха красивы,  их берут за красоту.
Известно,  что за красивым больше гонятся,  чем за нужным,  больше платят.
Красоту понимает и зверь.
     Новгородцы считают и  Киев,  и Переяславль своими выселками:  наречья
новгородское и поднепровское одинаковы,  а смоленское или хотя бы курское,
волынское разнятся, и пришлых оттуда узнают по говору.
     Новгородцы горласты,  надменны, все умеют, все знают, и разборчивы. И
своенравны.  Встанут,  ноги азом,  руки кренделем,  шапки на затылок, орут
свое,  и  спорить с  ними  нечего -  не  переспоришь.  Киевляне походят на
новгородцев, шумны, беспокойны. Однако же в Новгороде ни один князь не мог
бы  позволить себе такие дела,  как Мстислав Изяславич,  каравший за отца.
Киевляне растерялись,  и кровь отозвалась Изяславу с опозданьем.  Новгород
встал бы сразу, и не видать бы князю его улиц как своих ушей.
     Переяславль спокойнее.  На  вечах ссоры редки,  драки случаются раз в
сто лет.  Тому причины -  людей в  городе во много раз меньше,  домохозяев
около двух  тысяч,  а  если  считать на  живые души -  наберется не  более
двадцати тысяч.  Но  главнее того -  Степь.  К  ее дыханью прислушиваются,
из-за нее крепче и связь князей с землей, и княжая власть: одно от другого
даже отличить трудно, свились - и не разберешь, где одни нити, где другие,
как в веревке не различишь, где моя пенька, где соседская.
     Жирна переяславльская земля, леса много, но пашни хватает, засушливые
годы редки,  хлеб издавна продают, наибольшая часть переяславльцев владеет
земельными угодьями.  Владеют и князья,  и дружинники.  Оборонять нужно от
Степи. Переяславльцы нуждаются в князьях, которые умеют водить войско.
     А  все ж  при всех будто бы  различиях есть глубокая общность.  Ни  в
Новгороде с  Псковом,  ни в Киеве с Переяславлем нет внутри городов княжих
крепостей.  В  Новгороде есть  кремль,  в  Переяславле внутреннюю крепость
называют Горой:  место первого города, защищенное отдельной стеной. Но это
не княжие замки,  хоть там и построены княжие дворы.  В кремль ли, на Гору
ли доступ свободен всем. Туда отойдут все жители, если не удастся отстоять
наружные стены.  Кремли не княжие,  а общие. Так на всей Руси. Стало быть,
предок-то был общий, князь великий именем Обычай! Свидетелей нет, вымерли.
Но приметы остались.


     Утренняя  звезда,  испуганная денницей,  зеленым  огнем  дрожала  над
окоемом. Город, как обычно, оторвавшись от самого из всей ночи сладчайшего
предрассветного сна,  давно  уже  бодрствовал.  Хозяйки подоили,  встав до
света, выгнали на улицу скотину, отстряпались и накормили своих; кому дело
за городом,  тот уже уехал,  верхом ли,  в телеге или возком; из-за города
везли съестной припас -  говядину, птицу, рыбу, дичь, молочные скопы, мед,
дрова,  разгруженные с  верховых  людей,  камень,  кирпич,  песок,  жженую
известь,   бревна,  доски,  кожу,  железо,  поделки,  посуду  -  всего  не
перечислить,  что  нужно городу;  для себя припасти,  и  в  запас,  и  для
сегодняшних дел.  В  переяславльском Предгорье торг заполнялся,  лари были
открыты,  на  лавках раскладывались товары,  и  люд начинал копиться,  еще
по-утреннему  спокойный,  но  по-дневному  цветущий  разнообразьем одежды,
вольностью речи,  движения:  мужчины ль,  женщины ли - все равно привычные
быть  сами  собой,  без  подделки под  чье-либо иное обличье;  соблюдалось
приличие в точном значенье -  и одеться,  и вести себя по лицу,  одно идет
женщине,  другое -  девушке,  иное в зрелости,  чем в молодости,  и свое -
старикам.
     Торг на Горе -  в старом городе,  переяславльском кремле - нынче пуст
от  торговли.  Как  в  Новгороде,  торг мощен деревом,  его  полили водой,
подмели.  Будут  ставить столы.  Нынче  женится князь Владимир Всеволодич,
прозвищем Мономах.
     На  верхний торг выходит храм Воздвиженья креста,  по нему и  площадь
зовется Воздвиженской.  По улице, что ведет от площади к стене, отделяющей
Гору от Предгорья,  в  ряду других недавно на замену деревянного поставили
каменный дом  в  два  яруса.  Верхний ярус  перекрыт сводами на  столбах и
высок,  в  две  косые  сажени.  Частые  окна  узки,  заделаны  решетками и
закрываются железными ставнями.  В  одном углу  стоит кирпичная печь,  пол
перед ней обит железом. Хозяин боится огня, чтоб уголек не выпал из топки,
чтоб  не  залетели искры в  окна,  если  поблизости случится пожар.  Склад
дорогой -  книги.  На  полу и  на полках разложены венички горькой полыни,
которой боится тля, червь. Чистый запах степи, смешавшись с душным запахом
пергаментов, дает странный аромат, его любят книжники.
     Серо-желтые   громады   книг   собрались   на   ступенчатых   полках,
перевязанные шнурами,  завитые в свитки, собранные по листам между тонкими
досочками,  окованными с уголков,  с застежками,  без застежек. Прячутся в