не мешали, пахарю пахать, купцу торговать, ну и прочим каждому свое, чтобы
в семье мир...
     С  помощью  подсказок Бермяты  старый  князь  высказал  новые  мысли,
которые ему были как старые,  и  все толковал о покое,  о счастье людском,
перечислял  приметы,  и  получалось легко.  Как-то  бы  съехаться  вместе,
обсудить, порешить - и начинай по-хорошему. Легко как...
     Темноволосый Бермята по  привычке сминал  в  кулаке  темную  бороду -
щеголяя, он недавнюю проседь скрывал краской из зеленой ореховой шкурки, -
поддакивал,  подсказывал:  для  себя.  Нужно было  кривским взвесить князя
Изяслава -  что в нем прибыли, что убыли и сколько он тянет, теперь? Прост
был,  прост и остался -  такое просилось решенье. Былую игру не повторишь,
кости не те,  не к чему играть с Изяславом. Святослава нет, ни Изяслава на
Всеволода,  ни Всеволода на Изяслава не натравить к полоцкой выгоде. Мелки
оба. Ездить в Киев - зря время тратить, что лить воду в худое ведро.
     При мелкости Изяслава,  прикрытой добрыми словами,  было в нем что-то
приятное,  даже  милое для  Бермяты.  Речи  о  добре редкую душу оставляют
безгласной,  пока слова не затаскают,  как вороны брошенную за ненужностью
тряпку.
     - Договориться, князь, нужно между людьми? - спросил Бермята. - А как
договариваться?
     - Ужели не понял?  -  возразил Изяслав.  -  Будто нельзя встретиться,
указать - здесь моя часть, здесь твоя - и не входить в чужое?
     - Можно и  встретиться,  -  согласился Бермята,  -  можно составить и
условие. А кто следить будет?
     - Старший.
     - Стало быть, без старшего нельзя? Как в монастыре, под игуменом?
     - В монастыре тишина и порядок, - признал князь Изяслав.
     - Добр ты,  князь.  Хорошего хочешь.  Но  Русь не монастырь.  Иноки в
монастыре отказываются от  своей воли,  вручая ее  настоятелю во  спасение
души. Монаху - монашеское, мы люди мирские, все мы не станем монахами, ибо
тогда род  людской прекратится,  что противно воле божьей.  Людское дело -
плодиться,  размножаться,  возделывать  землю  и  ею  обладать.  Для  того
человеку нужна вольная воля,  без воли он инок иль евнух.  В  лесу деревья
невинны и  то  теснят одно другое.  К  свету тянутся,  для них свет -  что
человеку воля.  Для чего вы,  Ярославичи, тесните Полоцкую землю? Мы хотим
жить по  своей воле,  были мы лесовиками болотными,  ими хотим оставаться.
Съехаться мы согласны,  договориться согласны,  чтоб каждому жить по своей
воле. Вам - так, нам - так.
     - Пусть  Всеслав  приезжает,  встретим добром,  проводим с  миром,  -
предложил Изяслав.
     - Нет,  князь,  не приедет он.  Шумно здесь, людно, советчиков много,
будут твою совесть мучить,  толкать тебя будто бы на добро,  нам -  на зло
верное.  Взяли вы, Ярославичи, однажды Всеслава на слове своем, второй раз
не возьмете.  Вы же и  у себя с племянниками не ладите.  Не рука нам к вам
ехать.
     - Всегда вы такие,  кривские,  были: к вам с душой, вы с рогатиной, -
укорил Изяслав.
     - Нет,  князь,  -  настаивал Бермята,  - приезжай ты со Всеволодом, с
сыновьями,   с  племянниками  на  полоцкую  границу  для  встречи.   Дадим
заложников сколько захочешь,  по  твоему выбору.  И  сравним,  что за воля
нужна нам, что - вам.
     Не  съехались.  Вместо съезда Всеволод Изяславич,  взяв помощником из
Смоленска старшего  сына,  осенью  ходил  в  Кривскую  землю  под  Полоцк,
причинив ущерб полочанам за новое покушение Всеслава на Новгород.
     Той  же  зимой  страх  перед  Всеславом заставил старших  Ярославичей
приказать Владимиру Мономаху  опять  потрясти  Кривскую  землю.  Была  она
жестка,  не хотела никак колоться,  подобно кривому, сучковатому долготью,
которое не расколешь колуном, из которого и клинья-то выскакивают. Мономах
вгонял клин до самого кривского Одрьска.  И  был тот клин составной:  своя
дружина вместе с  шестью сотнями наемных половцев.  И  как же  тут было не
вспомнить  Всеславово страшное  пророчество,  чтоб  не  довелось  молодому
Владимиру познать горечь неисполненья желаемого. И десятой части желаемого
не добился Мономах.
     Здоров,  красив,  умен,  начитан.  Богатырь -  его  лук не  каждый из
славных силой дружинников мог натянуть до конца.
     Жену взял красавицу,  добрую,  умную,  любящую.  За такую все отдай -
мало!  А она мужу и богатство принесла, да такое, за которое многие губили
и честь, и племя свое, женясь на глупых, на старых уродах.
     А  имя  какое!  Эдгита!  Гита  по-русски -  Ясная.  Кто  же  надумал,
провидец, так ее окрестить?
     Помнишь,  князь,  ты уходил в чешский поход, оставив жену непраздной?
Кто,  вернувшись будто нечаянно, встал на пороге жениной светлицы? Она же,
поднявшись навстречу с твоим сыном в руках,  ждала,  и ты на коленях к ней
шел,  к твоей Гите.  И вправду стала она краше -  ни с чем не сравнить!  -
против дня, когда вы обменялись кольцами, и любовь между вами.
     Второго сына дала твоя Ясная, и все так же прекрасна она. Силен будет
твой род.
     Святополк Окаянный водил печенегов по окраине Руси.  Ты повел Степь в
самую глубь Земли.  Не  своей волей,  но  ты Степи дал первый путь.  Не по
твоей воле сотнями лет после тебя Степь пребывала опасным,  отвратительным
союзником русской усобицы-смуты. А руку ты приложил.
     Худое первенство выпало Владимиру Мономаху.  И  честь тебе,  что этим
зельем ты не отравился насмерть,  как Окаянный.  Не отравился лишь потому,
что сделанного не понимал.


     Добро  было  Изяслав Ярославичу миром  вернуться на  Русь.  Глядя  на
запад,   русские   говорили:   "Положись  киевский  князь   на   папу   да
Генриха-императора,  чахнуть было б ему до гробовой доски на чужбине.  Там
дела завязались железным узлом, не расплетешь, не разрубишь..."
     Обещав стать  вассалом Церкви,  нормандский герцог Вильгельм-Гийом  с
благословения и с помощью Рима завоевал Англию. Он обманул папу. Владельцы
юга Италии и Сицилии,  норманны-завоеватели,  были верными вассалами папы:
им  трудно  было  б  без  поддержки святого престола.  Папа  был  светским
государем Римской области и  других  земель  в  Италии.  Апулийский герцог
Гискар  пошел  завоевывать Восточную империю.  Разбив имперскую армию  под
Драчем,  Гискар вошел в Македонию, целясь на Солунь, второй город империи.
Оттуда  он  понесет  папское знамя  в  Константинополь.  Греческой империи
суждено стать феодальным владеньем папы.
     А  жесткую  шею  Священной  Римской  империи  германской  нации  папа